Лев Гумилев - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Демин cтр.№ 31

Я совершенно не могу представить маму на другой квартире ^[26].

Что это за квартира? Большая ли, тихая ли? Где там Ира (дочь Пунина. — В. Д.)? Куда девался ее вежливый муж? Мама держала меня в неведении по поводу самых простых, бытовых, предметов, которые никто и не думал запрещать описывать. Дополни сие, если хочешь.

А что тебе интересно знать про меня? Спрашивай, ибо я не знаю, о чем стоит писать. Смотрели мы недавно два индусских фильма: «Бродягу» и про певца. Все в восторге, и я в том числе. Интересно, что хоть индусы и усвоили кинотехнику, они остались индусами. Первый фильм – шиваистский: исступленный, не приемлющий мира, а второй вишнуистский: любовь, переплетенная с искусством, торжествующее примирение, забитая ненависть и смерть не от злобы людской, а от природы. Трудно сказать, какой лучше, оба прекрасны и неожиданно – новы. Я сейчас почти ничего не читаю, ибо работаю в ночной смене. Сегодня, при колке дров, растянул мышцу на левой руке – болит. <…> Тебе не один поцелуй, а множество, ибо письмами твоими я, наконец, доволен, Мумма… L.»

О любви писали оба, постоянно, помногу поначалу и взахлеб, но каждый вкладывал в понимание любви свой собственный смысл. Лев утверждал: «Ты 40000 раз права в своей логике и ни в чем передо мной не виновата, есть кое-что недосказанное, и оно просто ужасно для меня. Это ужасное находится в первой части письма. Во-первых, твое рассуждение о любви. Я полагаю, что любовь– это желание 1) быть вместе и 2) причинять объекту радость. Причем здесь чувство собственности? Я, напр<имер>, хочу быть с тобой в одной комнате и радоваться твоему доброму расположению духа. Для этого и заключают, по-моему, брак, который тебе столь противен, как ты утверждаешь. Еще одно условие — измена разрушает все — а что такое измена, ты знаешь. Во-вторых, необходимо внимание друг к другу; не как к объекту чувств, а как к самостоятельной персоне. И тут не совсем благополучно: я не на лепестках розы, мне очень тошно жить, и я сомневаюсь, стоит ли начинать заново. Ты знаешь, что меня занимает комбайна и ты. Потеряв вас обеих, я не стал веселее и живее. Интеллект мой не пошатнулся, но дистрофия нервной системы налицо. Жить можно, когда есть к чему стремиться — а что ты предлагаешь: при встрече поцеловаться и потом решать, что дальше, да не сразу, а фантастически долго. И при этом ссылаешься на свой характер и что ты всегда была такая. Ну, нет. Для Глеба (недавний гражданский муж Птицы. — В. Д.) нашлось у тебя и место и забота и всепрощение, тогда как для меня, после каждой экспедиции, были только сюрпризы. Значит, тут дело не в твоем характере, который мне известен, а в твоей доброй воле. Характер-то у тебя хороший, по крайней мере был, а вот доброй воли и тогда не хватало. Я полагаю, что живя вместе с Глебом, ты отошла от Вл<адимира> Серг<еевича> (Любинский = «Птибурдуков». — В. Д.). А для меня ты и этого не сделала. Я не бросаю в прошлое камнем, но знаю, что половины или 1/3 тебя я не хочу. Пусть лучше тогда ничего не будет. Возникает и еще вопрос: а вздумала бы ты написать мне, если бы Глеб не пил и не скандалил? Похоже, что нет. Это я не в осуждение тебе говорю, а потому что хочу, чтобы ты не сваливала на свой милый характер свои глупости; а то у тебя характер вроде беса из басни, который учит монаха печь яйца на свече.

Я пишу — ночь, одиночество, а на столе передо мной твоя карточка очень сердитая и меняет выражение, как будто хочет что-то сказать. Возвращаюсь к теме. Из моих писем ты могла усмотреть, что я повторил предложение, которое теперь может быть принято только в принципе. Но даже в этом случае оно налагает обязательства — в этом ты права. Ты не хочешь брать на себя обязательств — это твое решение; более того, в последнем письме содержится почти отказ. Чему же мне радоваться. Если ты любишь, то обещание не цепь, а золотой браслет, а если не любишь — зачем было все это начинать? Я в недоумении. Ты спросишь — а зачем это сейчас? А для того, чтобы знать, стоит ли хотеть жить или не стоит. Вот насчет судьбы и своевольства ты написала верно. И, знаешь, я думаю, что твой разрыв с Глебом и последующие мысли про меня, из коих родилось желание написать, это дело рук судьбы, а не твоих. В наших отношениях с самого начала чувствовалась предназначенность. Может быть, я поэтому так тебя полюбил, хотя ты делала все, чтобы оттолкнуть меня. <…>

Все эти вопросы мы с тобой должны решить теперь. Не знаю почему, но этот момент для наших отношений реши­тельный. Или я знаю, что меня дожидается невеста, к которой я приду домой и вещи положу и сам сяду, или у меня есть симпатичная приятельница, которой я позвоню в свободное время и попрошу ее назначить свидание, когда это ей и мне будет удобно. Ты чувствуешь разницу? Навел я тоску на тебя и на твой портрет своим чрезвычайно серьезным тоном, но что делать, это не смехуечки, а судьба двух человек, хотя ты Птица. Подумай и ответь, а потом я подумаю и отвечу. И тогда будет "всё", и пересматривать вопрос не будем.

<…> Мне очень не хочется тебя снова терять. Однако это случится, если ты не продумаешь серьезно моего к тебе и твоего ко мне отношения. Я не вымаливаю ничего и не пытаюсь играть на твоем благородстве. Я хочу твоего добровольного прихода ко мне для того, чтобы быть со мной. Но после этого назад тебе хода нет. Это будет не только измена, а, скорее, убийство. Я сейчас слаб и нуждаюсь в помощи, а не в травмах. Может быть, я когда-нибудь поправлюсь, окрепну и опять смогу выносить обиды и капризы любимой женщины, но сейчас фордыбачить – все равно, что бить больного. Подумай, дорогая, и скажи. Если ты скажешь "нет", можно кончить переписку, а можно и продолжать, но уже в ином плане и в ином значении. <…>

<…> P.S. То, что ты назвала любовью — есть греческий Эрос (у Плотина), переводится он как ''восхищение”. Вот и я побаиваюсь, что ты мной восхищаешься, а из этого не следует семейная жизнь. Конечно, восхищение всякому лестно, но мне от тебя этого недостаточно.

P.S. Знай, патриархат — система, наиболее выгодная для женщин, даже при полигамии, а матриархат для мужчин. И бывает он, когда женщины теряют очарование и начинают за мужчинами бегать. Такими бабами пользуются все желающие, и дети знают только мать. Другого матриархата не бывает. Зачем он тебе? Еще раз целую, какая бы ты ни была.

P.S. "О, женщины!" — сказал Шекспир, и он был прав!!!»

Лев Николаевич готовился к самому серьезному развитию их отношений, недискуссионным (для себя) считал вопрос о их женитьбе сразу же после освобождения из неволи. Ему хотелось безоблачной любви и тихого семейного счастья. Он и будущую жену (в другой роли он Наталью и не представлял) постоянно настраивал на такой же лад: «Милая Птица, вопреки твоим заветам, я опять в больнице — надорвался, ворочая балан («бревно» — лагерный жаргон. – В.Д.). Но надеюсь, что не надолго. Уже ковыляю с палочкой и, если ничего не осложнится, скоро выйду. Лечусь в основном тем, что грею зад у печки — помогает. Перечтя и продумав твои письма заново — я начал, кажется, кое-что понимать. В это слово "люблю" все вкладывают разное значение, и ты в этом отношении, как будто, побила рекорд. Ты пишешь, что меня любила — верю, и что я тебе дорог — верю; ты вообще не врешь. Но, видимо, так же ты любишь пейзажи Пуссена в Эрмитаже или роман Диккенса. Из этого, конечно, вытекает, что ты, любя, сохраняешь свободу и не нуждаешься во взаимности; и совершенно не вытекает необходимости или даже желательности жизни вместе. Ведь так? Поэтому тебе наплевать, люблю я тебя или нет. Ты этого не требуешь, хотя и не протестуешь. Но общение со мной тебе, по логике вещей, нужно, так же, как хочется читать любимые книги и слушать любимую музыку. Ведь так? Поскольку ты претендуешь на небывалую, исключительную сложность натуры, я пытаюсь тебя понять, чтобы больше не быть в положении дурака. Я полагал, что под нашей любовью надо понимать стремление давать друг другу радость и радоваться радостью друг друга. Но для меня не радость знать, что ты меня совмещаешь, совмещать тебя просто оскорбительно. Вот какое взаимное непонимание возникает из-за полисемантичности термина "любовь". Теперь я понял, не правда ли? С этой точки зрения все твое поведение понятно и логично. От начала до сего момента. Твое восприятие жизни — эстетическое, а красота по ту сторону добра и зла, и чувства долга. Но, будучи весьма честной и правдивой, ты избегаешь лжи и одновременно долга, чтобы не быть принужденной лгать. Ты возобновила отношения со мной, как берут с полки роман, чтобы перечитать его заново; конечно, это должен быть любимый роман. Не так ли? <…>