– А... – растерянно произнесла я.
– Цена от манеры исполнения никак не зависит, – быстро произнес Брусникин, словно упреждая мои вопросы. – Акварель или масло – тоже значения не имеет. В любом случае – триста долларов.
– Э...
– Ах, вы про размер? Ну, тут очень просто – чем больше, тем дороже.
Я беспомощно оглянулась – Брусникин стоял сзади и вежливо, равнодушно улыбался.
– Вы, наверное, приняли меня за клиентку... – сказала я, машинально улыбнувшись в ответ. – Но я вовсе не собираюсь заказывать вам портрет. Я по другому вопросу. По личному.
В первый раз в лице этого человека что-то дрогнуло, и он посмотрел на меня с интересом.
– Да-а?.. – протянул он. – А я-то думал... Ну, извините. Так рассказывайте же, в чем дело. Вот, в эти кресла, прошу...
Мы чинно уселись, и хозяин достал коньяк. «Уже лучше, – подумала я. – В прошлый раз, у Синицына, была водка, сейчас коньяк. Прогресс налицо!»
– Я – Лиза...
– Очень приятно – Геннадий.
Стариком он себя явно не чувствовал.
– Дело в том, Геннадий... – У меня язык с трудом повернулся назвать его так запросто, но я решила не отвлекаться на мелочи. – Помните ли вы?.. – и я назвала ему имя своей матери и поспешила добавить: – Это было очень давно... То есть вы очень давно с ней встречались.
– А... – промычал он, совсем как я в первые минуты нашей встречи. Рука у него дрогнула, и коньяк из рюмки плеснулся на джинсы. – О, черт!..
«Вспомнил, – сразу догадалась я. – Он такой славный! Кажется, мы похожи...» И я мысленно поблагодарила Алису, которая помогла мне найти отца.
А он смахнул брызги коньяка с коленей и залпом выпил.
– Помню, – сказал он несколько придушенным голосом. – Помню. А вы – кто?
– Ее дочь.
Я хотела еще добавить «и ваша тоже», но решила, что это будет несколько преждевременно.
– Да, у нее родилась потом дочь – я помню... – пробормотал он. – Кажется, именно Лизой ее и назвали.
Он знал обо мне!
– Папа! – воскликнула я и засмеялась. Мне так хотелось произнести это слово!
– Что? – с изумлением переспросил он. – Как вы сказали? Папа?
– О, я, конечно, чересчур форсирую события... – забормотала я, чувствуя, что почти не владею собой от волнения. – Но поймите меня правильно...
– Кто сказал тебе, девочка, что я твой отец?
– Девочке, вообще-то, уже почти тридцать лет... – опять некстати засмеялась я.
– Это она тебе сказала?!
– Что вы мой отец? Нет, мама умерла несколько лет назад. Она ничего мне не говорила, к сожалению, поэтому мне самой пришлось искать вас. Почти как в детективе.
Он быстро налил себе вторую рюмку и снова выпил залпом.
– Сейчас... у меня здесь где-то... – Он зашарил по столу руками, словно слепой, натолкнулся на тарелку с нарезанным лимоном. – Не хочешь закусить, Лиза?
Я в ответ помотала головой. Мне вдруг стало как-то не по себе – этот человек был совсем мне не рад, он явно испытывал тягостное, неловкое смятение.
– Вы... вы думаете, что я вас обманываю? – с обидой произнесла я. – Но зачем? Какой смысл? Вы думаете, что я ищу какую-то выгоду...
Он налил и залпом выпил третью рюмку и, не глядя, сжевал половину лимона.
– Лиза... – Глаза моего собеседника покраснели, то ли от коньяка, то ли... Неужели он плачет? – Милая девочка... Как бы я хотел, чтобы ты была моей дочерью! Видит бог, я отдал бы за такое счастье все – и эту мастерскую со всеми картинами, и... – Он не стал перечислять дальше, просто махнул рукой. – Я отдал бы свою душу! Но ты ошибаешься. Ты не моя дочь.
– Точно? – упавшим голосом спросила я. – Понимаете, я говорила с одной женщиной, маминой подругой, она довольно хорошо помнит то время и говорит, что, судя по срокам...
– Ой, не надо! – зажмурился, сморщился Брусникин, как будто только сейчас ощутил нестерпимую кислоту лимонного сока на языке. – Не говори мне про сроки...
– Хорошо, – кротко сказала я. – Но вы, мужчины, не понимаете...
Я собиралась прочесть ему небольшую лекцию о том, сколь невнимателен и легкомыслен бывает сильный пол в таких вопросах, как деторождение (по мотивам передачи «Здоровье», с цитатами из классиков литературы, которые касались семейного вопроса), но Брусникин опять замахал руками.
– Знаю-знаю-знаю! Я знаю все, что ты можешь мне сказать! Только дело совершенно в другом – я бесплоден. Я в принципе не могу иметь детей. В прин-ци-пе!
– Да? – недоверчиво переспросила я.
– Увы! Тысячу раз – увы! Мне не очень удобно признаваться в этом тебе, но я серьезно обследовался – диагноз окончательный и бесповоротный.
Я замолчала растерянно, потом сделала попытку встать – мне захотелось поскорее уйти:
– Ладно, не буду вам мешать...
Уж не знаю почему, но я ему поверила. Брусникин не лгал, отрицая свое отцовство, слишком много сожаления было в его словах.
– Погоди, Лиза... Так ты говоришь, мама умерла? Отчего, давно ли?
Я ему рассказала.
– Бедная, бедная! – покачал он головой, выслушав меня. – Я такой дурак! Черт, если бы можно было все вернуть назад...
– Не вините себя, – сказала я. – Мама умела ссориться. Я не знаю, из-за чего вы расстались с ней когда-то, но... В общем, она могла обидеться на любую мелочь. Не из-за того, так из-за другого – рано или поздно, но вы все равно бы разошлись.
– Нет, не мелочь... То была не мелочь, – мрачно произнес Брусникин. – Собственно, поссорились-то мы с ней из-за тебя.
– Как?
– Очень просто. У нас с твоей мамой, Лиза, был серьезный роман. Настолько серьезный, что я был готов ради нее на... На многое, словом. И вот однажды она пришла ко мне и сказала, что ждет ребенка. С одной стороны, я, конечно, обрадовался, но с другой... Я ревновал ее ужасно. И, поверь, было за что. Более красивой, более страстной и более... сумасшедшей женщины я в своей жизни не встречал. Мой друг – у меня был друг когда-то, тоже художник... Ну, словом, мне казалось, что между ними что-то такое... В общем, я совершил страшную глупость – позволил себе задать ей вопрос: от меня ли ребенок? Говорю же, я очень ревновал... Она рассмеялась мне в лицо. И ушла. Навсегда. Она не простила мне этого сомнения!
– Но ведь вы, как потом оказалось, были правы... – удивленно сказала я. – Тем более что доктора...
– Да черт с ними, с докторами! – Брусникин вдруг понизил голос до шепота, и лицо у него стало какое-то странное, отстраненное. – Ты веришь в мистику? Нет? Правильно делаешь, я тоже не верю. Ну, почти не верю... Но мне кажется, что если б я не сказал тогда твоей матери этих слов, то все в моей жизни было бы по-другому. Ты бы оказалась моей дочерью, она бы не умерла, мы жили бы с ней счастливо до сих пор...