Женщины, которые любили Есенина - читать онлайн книгу. Автор: Борис Грибанов cтр.№ 28

Но Дункан и не скрывает своего отношения к любовным удовольствиям:

«Я особенно отвергаю мнение многих женщин, что после сорока достойная жизнь исключает занятия любовью. Какая это ошибка!»

В другом месте своих воспоминаний она еще более откровенна:

«Какая глупость вечно петь только о любви, связанной с весной. Краски осени гораздо богаче, разнообразнее, и радость, приносимая осенью, в тысячу раз мощнее, ужаснее, прекраснее… Когда-то я была застенчивой девушкой, потом агрессивной вакханкой, а теперь я обволакиваю своего любовника, как море накрывает смелого пловца, поглощает, затягивает в водоворот, окутывает волнами облака и огня».

Незадолго до конца своей жизни Айседора уже довольно спокойно констатировала:

«Часто, когда люди спрашивают меня о моей морали, я отвечаю, что считаю себя исключительно моральной личностью, потому что во всех моих отношениях с мужчинами я делала только такие движения, которые мне казались прекрасными…

Люди спрашивают меня, считаю ли я занятия любовью искусством, и я отвечаю, что не только к любви, но и ко всякой стороне жизни нужно относиться как к искусству. Мы уже вышли из примитивного дикарства, и все проявления нашей жизни должны формироваться через культуру и перевоплощение интуиции и инстинкта в искусство».

Вот с таким эмоциональным и физическим багажом летом 1921 года Айседора Дункан приехала в Москву.

Любопытно, что встреча Дункан с Есениным произошла 3 октября 1921 года — в день рождения Сергея Есенина. Считать их встречу подарком судьбы — не нам судить. Ему в тот день исполнилось 26 лет, Айседоре Дункан было уже 42 года. Разница в 16 лет — не так уж мало. Выше уже говорилось о том, что Есенина большей частью влекло к женщинам старше его, но такого возрастного разрыва еще не было.

Импресарио Дункан Илья Шнейдер вспоминал, как ему на одной из московских улиц встретился художник Жорж Якулов и сказал, что сегодня у него в студии небольшая вечеринка, и предложил приехать и привезти Дункан. «Было бы любопытно ввести ее в круг московских художников и поэтов», — сказал Якулов. Айседора, когда Шнейдер рассказал ей об этом приглашении, сразу же согласилась. Чувствовала ли она, что идет навстречу своей судьбе?

Мастерская Жоржа Якулова помещалась на самом верхнем этаже дома № 10 по Большой Садовой. В этом тоже можно было бы усмотреть происки судьбы — ведь это был тот самый дом, в котором впоследствии жил Михаил Афанасьевич Булгаков и который он изобразил в романе «Мастер и Маргарита», разместив там «нехорошую квартиру» с обитающей в ней нечистой силой.

Но во времена Якулова это была студия свободного художника: картины, афиши, фигурки восточных божков, на полу — персидский ковер, окно от пола до потолка и мебель, состоящая из нескольких стульев, мольберта и табуреток с красками. Вычурной формы узкий стол с крышкой из фанеры, изготовленный по эскизу самого Якулова. Над столом длинное зеркало в светлой резной раме по его же эскизу. Справа занавес, арка, за ней небольшая комната, в ней секретер, диван, два мягких кресла и шкаф с рулонами бумаги.

Появление Дункан в студии Якулова вызвало минутную паузу изумления, а потом начался невообразимый шум. Явственно слышались только возгласы «Дункан!»

Якулов сиял. Он пригласил всех к столу, но Айседора от ужина отказалась и устроилась в маленькой комнате. Окруженная поклонниками, она возлежала на кушетке и принимала их восхищение как должное.

Илья Шнейдер вспоминает, как его чуть не сбил с ног какой-то человек в светло-сером костюме.

Есенин ворвался в студию с криком:

— Где Дункан? Где Дункан?

Перед ним полулежала рослая, статная женщина с отличной, как в то время говорили, «сладострастной» фигурой, с очень красивым, классическим лицом. На ней был красный, мягкими складками льющийся халат. Красные волосы блестели медью, большое тело двигалось легко и мягко. На Есенина смотрели глаза, похожие на блюдца из синего фарфора, маленький нежный рот улыбался.

Есенин едва не одним прыжком пересек большую студию и ворвался в ту комнату, где находилась Дункан. Он упал на колени около кушетки и принялся целовать Айседоре руки. А она погрузила пальцы в его шелковые волосы и начала ерошить их, приговаривая при этом:

— Золотая голова!

Этим она повергла всех собравшихся в полное изумление, так как было известно, что Дункан не знает ни единого слова по-русски. Потом она крепко поцеловала Есенина в губы.

Мариенгоф вспоминал: «И вторично ее рот, маленький и красный, как ранка от пули, приятно изломал русские буквы:

— Ангел!

Поцеловала еще раз и сказала:

— Черт!»

Последние слова особенно загадочны. То, что Дункан назвала Есенина ангелом, понять еще можно — в его лице, несмотря на некоторые следы, оставленные беспорядочной жизнью и пьянством, было что-то ангельское. Но откуда «Черт»? Или чуткое восприятие Айседоры ощутило ауру зла, затаившуюся в Есенине?

Что же произошло в эти минуты между этими двумя людьми, между мужчиной и женщиной? Понять душевное состояние Дункан нетрудно — она ехала в Россию в надежде встретить там нового любовника и, увидев златокудрого молодого красавца, тут же влюбилась в него.

Есенин? Конечно, он уже загодя был в восхищении от Дункан, если можно так выразиться, он был влюблен в ее славу, но когда он увидел воочию античную богиню, в нем вспыхнула страсть. Да, да, не любовь, а именно страсть — «половодье чувств».

Для всех было загадкой, как они умудряются понимать друг друга — Айседора не говорила по-русски, а Есенин не знал ни одного европейского языка. И тем не менее между ними установилось полное взаимопонимание.

Позднее в тот вечер Дункан сказала сопровождавшему ее Илье Шнейдеру:

— Он читал мне свои стихи, я ничего не поняла, но я слышу, что это музыка и что стихи эти писал гений.

За полночь участники вечеринки начали расходиться. Шнейдер спросил Айседору, не собирается ли она домой. Дункан с видимой неохотой поднялась. Есенин неотступно следовал за ней. Когда они вышли на Садовую, было уже совсем светло. Им повезло — мимо проезжала свободная пролетка. Айседора поднялась в нее, будто в экипаж, запряженный шестерней цугом. Есенин сел рядом с ней. Шнейдеру не оставалось ничего другого, как примоститься на облучке, спиной к извозчику.

Так они поехали по Садовой, уже освещой лучами солнца. За Смоленским бульваром извозчик свернул и выехал на Пречистенку. Лошадка неторопливо перебирала копытами, но Дункан и Есенину это было совершенно безразлично. Они держали друг друга за руки и казались вполне счастливыми. Они даже не обращались к Шнейдеру с просьбой что-то переводить им.

Извозчик дремал, а его лошаденка уже в который раз объезжала вокруг церкви, попавшейся им на пути.

Первым очнулся Шнейдер и тронул извозчика за плечо.

— Эй, отец! Ты что, венчаешь нас, что-ли? Вокруг церкви, как вокруг аналоя, третий раз едешь…