Империя должна умереть - читать онлайн книгу. Автор: Михаил Зыгарь cтр.№ 203

Популярность большевиков после победы над Корниловым настолько возрастает, что происходит почти невозможное. В Смольном 1 сентября собирается заседание всего Петросовета, многочисленного, шумного, почти никогда не способного принять никакого решения. Большевики предлагают резолюцию, состоящую из их традиционных популистских лозунгов: предложить воюющим народам всеобщий демократический мир, отменить смертную казнь на фронте, отменить частную собственность на помещичьи земли, передать власть в руки пролетариата и революционного крестьянства и т. д. И вдруг Петросовет принимает ее большинством голосов.

Это событие проходит почти незамеченным, потому что Керенский в этот же день формирует свое очередное правительство (директорию из пяти человек) и, не дожидаясь Учредительного собрания, объявляет Россию республикой.

На следующий день, 2 сентября, под залог 3000 рублей ^[123] из Крестов освобождают Троцкого – Временное правительство считает, что он не опасен. 4 сентября Керенский приказывает распустить Военно-революционный комитет, созданный для обороны столицы от Корнилова, соответствующее объявление публикуют «Известия» – официальный орган Петросовета. Впрочем, уже на следующий день «Известия» публикуют объявление об очередных заседаниях комитета, словно его и не распускали. Подчиняться приказу Керенского комитет и не думает.

К 9 сентября члены исполкома, узкий круг руководителей Петросовета, вдруг понимают, что они уже не контролируют происходящее. Та самая «звездная палата» Церетели (он сам, а также Чхеидзе, Чернов, Дан, Скобелев, Гоц) решают одернуть Петросовет любимым методом Керенского – и объявляют о своей отставке. Они не согласны с большевистской резолюцией, принятой 1 сентября. На самом деле Церетели и компания не хотят уходить в отставку, напротив, они намерены бороться с большевиками за влияние и вернуть своих сторонников, очарованных тезисами Троцкого и его сторонников.

Троцкий нападает на исполком все жарче: «Сейчас между Даном и Чхеидзе сидит призрак Керенского, – кричит он. – Помните, что, одобряя линию поведения президиума, вы будете одобрять линию Керенского!» В итоге голосование на очередном заседании Петросовета оказывается шоком для лидеров эсеров и меньшевиков: на их стороне 400 голосов, 500 голосов – за большевиков.

Это куда большее политическое землетрясение, чем бесконечные обновления составов Временного правительства. Исполком Петросовета за все время, прошедшее после революции, не менялся ни разу. Де-факто он играл роль настоящего парламента – и именно он был залогом стабильности во время всех потрясений, будь то апрельское возмущение нотой Милюкова, июльское восстание или неразбериха между Керенским и Корниловым в августе. Теперь этот умеренный исполком Петросовета уходит в отставку.

«Мы покидаем эту трибуну, – говорит уходя Церетели, – с сознанием того, что в течение шести месяцев мы с честью держали знамя революции. Теперь знамя в ваших руках. Мы можем только надеяться на то, что вы сможете продержать его хотя бы половину этого срока!»

Спустя неделю Петросовет избирает новый исполком и нового председателя – им становится Лев Троцкий. Новый большевистский Петросовет ведет себя уже совсем иначе, чем прежний. В том числе продолжает вооружать рабочих, хотя никакие корниловские войска на город больше не идут и обороняться больше не надо.

Неделю спустя триумф большевиков происходит и в Москве: местный Совет принимает ту же большевистскую резолюцию, прежнее руководство уходит в отставку, новым главой Московского совета становится большевик Виктор Ногин.

После июльского восстания большевики казались маргинальной политической силой. Казалось, что с ними покончено и они уже никогда не вернутся. Корниловский путч приводит их к вершине популярности – они фактически приходят к власти в Москве и Петрограде демократическим путем (правда, помимо Советов, в которых преобладают большевики, в обеих столицах есть свежеизбранные городские думы – в них большинство принадлежит эсерам). А ведь генералы были искренне убеждены, что ситуацию можно поменять, повесив несколько человек на фонарях.

Начинается осень, и вместе с ней на смену эйфории приходит депрессия. На фронте и в тылу, на кухнях и на митингах, в газетах и в листовках говорят только о том, что Россия погибла. В Петрограде ужасная погода. «На улице тьма, почти одинаковая и днем, и ночью. Склизь, – пишет Гиппиус. – Уехать бы завтра на дачу. Там сияющие золотом березы и призрак покоя».

Газеты рассказывают об ужасах, предшествовавших взятию Риги немцами: город был разграблен уходящими российскими солдатами – «товарищами» (это слово становится эвфемизмом вооруженных дебоширов). Пресса утверждает, что убивали и насиловали не пришедшие немцы, а уходящие свои. По всей стране беспорядки: погромы в Астрахани, Ташкенте, Киеве и Харькове, солдатские бунты в Чернигове, Иркутске, Гомеле, Одессе, крестьянские восстания в Харьковской, Черниговской и Саратовской губерниях. По данным нового военного министра Верховского, в стране насчитывается два миллиона дезертиров.

После трагедии в Казани начинается эпидемия поджогов – кто-то считает, что хозяева жгут свою собственность, чтобы получить страховку, другие уверены – это легкий способ поквитаться с давними противниками при всеобщей безнаказанности. Газеты пишут, что все это происки немецких агентов-провокаторов.

У Временного правительства нет никакой экономической политики, в его новом составе нет даже министра финансов. В сентябре принимается решение запустить печатный станок – начинают печатать новые казначейские знаки по 20 и 40 рублей ^[124]. Они не заменяют прежние царские деньги, а как бы дополняют их. Эти бумажки, «керенки», печатаются бесконтрольно – за несколько месяцев денежная масса увеличивается в разы.

Производительность труда, наоборот, в разы падает: рабочие больше митингуют, чем работают. Условия жизни после революции только ухудшились, особенно из-за инфляции. Весь год правительство пытается реформировать трудовые отношения, но боится радикальных мер до Учредительного собрания и не может достичь компромисса с купцами-олигархами, которые заявляют, что удовлетворение всех требований социалистов во время войны (например, повсеместные повышения зарплат) приведет к остановке промышленности.

Лидер московских предпринимателей Павел Рябушинский еще на съезде промышленников в августе 1917 года говорит, что жизнь жестоко покарает тех, кто нарушает экономические законы. «К сожалению, нужна костлявая рука голода и народной нищеты, чтобы она схватила за горло лжедрузей народа, членов разных комитетов и советов, чтобы они опомнились» – эта его фраза становится крылатой, левые газеты цитируют ее как доказательство цинизма бизнесмена.

Осенью на многих предприятиях страны происходят даже не забастовки, а самозахваты: рабочие арестовывают администрации заводов. Самая неуправляемая ситуация на Донбассе. «Шахтеры совсем обезумели», – телеграфируют владельцы шахт в Петроград.