– Куда лезешь, дрогун?! Ни стыда, ни совести: людей готов давить!..
– Драгун? – удивленно завертела головой Александра. – Где?
Потом они оба весело смеялись, когда Сталин объяснил, что возниц тяжелых дрог в Тифлисе, да и на Кавказе вообще, называют «дрогунами».
Сашеньку очень интересовал Сталин. Нет, не как мужчина, хотя она и не отказалась бы выяснить: насколько Великий Вождь был велик в постели? Но это, разумеется, не являлось главным. Александра, знавшая о Сталине лишь по учебникам истории да немногим рассказам Бориса и Глеба, буквально сгорала от любопытства, пытаясь понять: что это за человек? Какой он? Жестокий? Но Сашенька хорошо знала своего отца, которого очень любила, несмотря ни на что. Так тот по жестокости, пожалуй, мог бы и Гитлера за пояс заткнуть. Если бы у него возможностей побольше в свое время оказалось – мог бы каким-нибудь диктатором стать. А человеком он все-таки был не самым плохим. Как-то раз, слегка приняв на грудь, он даже объяснял дочери, что жестокость его – вынужденная. «Пойми, Сашка, тут если ты не съешь – тебя съедят! – грустно говорил отец и то гладил дочь по голове, то начинал совать ей деньги и какие-то подарки. – Я ж не волком уродился, но если вокруг – одни волки, так хошь – не хошь, а на луну завоешь…»
Вспоминая об этом разговоре, Александра все сильнее и сильнее хотела разобраться в Сталине. Насколько правдиво то, что писали и говорили об этом человеке?
Сталину же импонировало внимание молодой красавицы, в которой он инстинктивно ощущал некую «особость», которая так сильно удивляла, хотя и слегка нервировала его в Анненкове и Львове. Поэтому он охотно проводил время с Александрой, в свою очередь, пытаясь понять и разгадать эту странную, как-то совсем не похожую на своих сверстниц девушку.
Чтобы Сашенька больше не подвергалась опасности попасть под какой-нибудь транспорт, они взяли фаэтон, который завез их на Святую гору. Вид с Мтацминда покорил Александру, а рядом стоял Сталин и пояснял ей, что она видит, легко называя районы, улицы, особо известные здания.
Они побывали на могиле Грибоедова и осмотрели монастырь святого Давида, в котором Сталин венчался со своей супругой Като Сванидзе. И тут Александра снова попалась на сходстве слов в разных языках. Когда Сталин рассказывал о своем браке и о том, что венчался он под вымышленной фамилией Галиашвили, он невольно сбился на грузинский и назвал жену «меугле»
[84].
– Маугли? – удивилась Сашенька. – Вашу жену звали «лягушонок»?! Так вы же – Иван-царевич!
Иосиф Виссарионович ничего не понял, но Александра пересказала ему в сжатом варианте историю Киплинга, а тот, в свою очередь, пояснил, что «меугле» и «маугли» – хоть и похожие, но все-таки разные слова.
– Пойдем вниз, – предложил Сталин. – Я еще не показал тебе наши театры, нашу семинарию, наш Авлабар
[85].
Та согласилась, но потребовала показать ей еще и кинто. Правда, об этих уличных разносчиках-торговцах она знала только по телеспектаклю «Ханума» и анекдоту: «Встречаются два тифлисских кинто, и один говорит другому: «Нет, кацо, ты не прав…»», так что по пути вниз Сталин принялся рассказывать ей все, что только знал и слышал об этих своеобразных коробейниках, со своим фольклором, правилами и обычаями…
– …А еще они кричат «Риб-рибо, риб-рибо!»
– И что это значит?
– Не догадываешься? – Сталин весело прищурился.
– Я теперь боюсь догадываться, – призналась Сашенька. – А то я уже тут и драгунов искала, и жену твою «мауглей» обозвала…
Сами того не замечая, они как-то легко перешли на «ты». Иосиф Виссарионович засмеялся:
– Ну, на этот раз все очень просто. И очень похоже. «Риб-рибо» – просто «свежая рыба».
Сашенька снова засмеялась. Ей стало как-то очень легко и свободно. И никакой он не страшный, и уж тем более – не палач, хотя даже Борька и Глебка намекали, что…
Додумать она не успела. Шедшие им навстречу трое каких-то мужчин в потрепанной старой одежде внезапно остановились. Передний усмехнулся, показав из-под усов остатки зубов, и что-то сказал. Сталин ощутимо напрягся и ответил тоже непонятно, но явно резко и даже грубо. И тогда гнилозубый откинул полу своей одежды – Александра не помнила, как она называется – и потащил из кармана здоровенный револьвер.
Дальше Саша действовала на автомате, как вдолбили в нее Анненков и Львов на многочисленных тренировках. Она мгновенно упала вбок, одновременно сбивая с ног Сталина, – не хватало еще, чтобы он попал под шальную пулю. В падении выхватила из сумочки маленький никелированный браунинг и нажала на спуск.
Бах! Бах! Ба-бах! Пистолет трижды плюнул огнем, и по каменистой дороге запрыгали, зазвенели стреляные гильзы. Александра ящерицей извернулась на земле и посмотрела назад. А-а-а! Убегаешь?! Зря! Как любит повторять Борис: «От снайпера бегать – помрешь усталым…» Браунинг выстрелил еще раз, и у бежавшего подломились ноги. Он нелепо взмахнул руками и упал ничком. Судорожно дернулся и застыл…
Сашенька встала. Почему-то ей совсем не было страшно, и она вдруг негромко пропела:
Он застонал и упал ничком
С маленькой дыркой над виском.
Браунинг, браунинг…
Игрушка мала и мила на вид,
Но он на полу бездыханный лежит.
Браунинг, браунинг…
Из маленькой дырки в конце ствола
Появляется смерть, мала и мила.
– Вставайте, товарищ Сталин, – произнесла она, закончив песню. – И, наверное, надо идти отсюда поскорее, а то еще люди набегут…
Сталин поднялся и строго взглянул на девушку:
– Почему вы это сделали? – спросил он сурово.
– Что? – растерялась Александра. – Что я сделала? Вас сбила?
– Нет. Почему вы убили этих качагеби
[87], а не дали это сделать мне? Я все-таки здесь мужчина…
Она опустила руки и, стараясь не встречаться с ним взглядом, пробормотала:
– Да если бы с вами что-то… я не знаю, что бы со мной было…
Сашенька хотела добавить, что Борис и Глеб, несмотря на то, что они очень хорошие, уж точно страшно бы на нее разозлились, но Сталин не дал ей договорить, а вдруг резко обнял и крепко поцеловал ее в губы. Раз, другой, третий… Его поцелуи жгли, но не обжигали, и становилось как-то очень приятно…
Они постарались как можно скорее найти фаэтон и весь этот вечер просидели в гостинице. Каждый в своем номере. Вспоминая события этого дня и переживая их снова и снова.