Поздний развод - читать онлайн книгу. Автор: Авраам Бен Иегошуа cтр.№ 53

Она с силой обняла меня.

– А где твоя жена?

– Она не смогла выбраться. Но будет у тебя здесь на праздники.

– Во время Пасхи?

– Да.

В это время отец приблизился наконец к ней, пес тащился следом. Отец по русскому обычаю широко раскинул руки. От всей картины отдавало пафосом.

– Мать… наконец-то…

Понимал ли он, что делает? Задумано ли все это во время долгого путешествия, или его подвиг на это шок от реальности происходящего? Съежившись от страха, я стоял не двигаясь и смотрел не веря своим глазам, как он обнимает ее, крепко прижимая к груди, покрывая поцелуями ее лицо. «Прекрасно… замечательно выглядишь… – бормотал он… – Изменилась… да, изменилась к лучшему…» Он продолжал мямлить и бормотать все в таком же духе, как если бы прибыл после долгой разлуки воссоединиться с ней, а не для развода. Он даже шепнул ей на ухо нечто… после чего рассмеялся со слезами на глазах. Был ли он настолько пустозвоном, или это была глубоко продуманная стратегия? Мама, словно скованная морозом, замерла в его объятиях, устремив невидящий взгляд куда-то в пространство, со странным подобием улыбки на губах.

Горацио издал гулкий рык. Наконец-то он смог полностью выразить свои чувства, подумал я. А отец тем временем отодвинулся от мамы, которая тут же представила его своей медсестре, наблюдавшей за всем происходящим без малейшего следа улыбки. «Позволь познакомить тебя с Мириам… она добрый мой ангел… Мириам, это мой муж… тот самый… из Америки…»

– Да, я поняла. Мы все ждали вас. – Морщины у нее на лице покраснели от прилива крови в момент, когда отец повернулся к ней и обнял в той же странной, какой-то сомнамбулической манере.

И в самом деле все выглядело, к нашему ужасу, именно так – они ожидали нас. Большинство больничного персонала было осведомлено о нашем предстоящем прибытии. Масса народа уже толпилась вокруг материнского коттеджа, мужчины и женщины в банных халатах и пижамах сгрудились возле нее, и уже спешил молодой врач с тем, чтобы поприветствовать нас. Когда мы оказались внутри, в палате, проходя сквозь ряды кроватей, появление наше то и дело сопровождалось аплодисментами. Отец шествовал первым, то и дело раскланиваясь, пожимая чьи-то руки, протянутые к нему, и так все продолжалось, пока мы не подошли к маминой постели, выделявшейся высоко взбитыми большими белыми подушками. Здесь он остановился, демонстрируя, насколько все увиденное потрясло его, в то время как самому мне казалось, что сам я вот-вот сойду с ума. Пациенты стремились подойти поближе – похоже, абсолютно всем им хотелось дотронуться до Гадди, погладить его по голове: по всему видно было, как они очарованы им, которые лишены были годами возможности увидеть живого ребенка. Затем доктор объяснил устройство и функциональную организацию ежедневной больничной рутины в этом месте (отец с полным пониманием выслушивал всю эту информацию), в то время как медсестры пытались оттеснить от нас толпу любопытствующих больных, среди которых особенно выделялся крошечный старичок, все время оказывающийся впереди всех; он непрерывно вмешивался в разговор, сопровождая свои слова энергичными жестами. В конце концов все мы выбрались наружу; толпа больных намерена была, похоже, сопровождать нас до самого конца; в итоге мы оказались возле небольшого строения, которое служило больничной библиотекой. Несколько кресел было вынесено наружу, а внутри, на самом большом и покрытом белой скатертью столе, прочно устроившемся в самой середине помещения на потрескавшемся цементном полу, было несколько чашек, сахарница с надписью «Собственность бюро общественного здравоохранения» и электрический чайник. Кроме этого там был еще поднос, а на нем огромный, желтоватого цвета кривобокий торт (очень пышный с одной стороны и претерпевший значительный урон с противоположной). И еще отливавший сталью нож. Несколько пациентов предприняли попытку просочиться внутрь вместе с нами, но бдительные медсестры пресекли их намерения прямо у порога. И снова отличился маленький тощий старичок с гнилыми зубами, поднявший настоящую бурю. Он весь трепетал от возбуждения и пытался привлечь внимание отца тем, что тащил за собою равнодушно взиравшего на все это идиота-великана, пристроившего на плечо большие грабли.

В конце концов все они вынуждены были ретироваться. Захлопнувшаяся за ними дверь отрезала их от нас. Мы сняли свою верхнюю одежду, и Горацио, весело виляя хвостом, понесся по комнате. Мой взгляд остановился на книгах, заполнявших книжные полки вдоль стен, но что это были за книги, понять было невозможно – все как одна они были забраны в коричневые безликие суперобложки. Какая жалость! Мы стояли вокруг кособокого торта, несколько нервически разглядывая его, словно он должен был содержать некое послание – например, благую весть. «Ваша мама своими собственными руками испекла это для всех вас», – объяснила нам пожилая медсестра, рассматривая сам факт появления на свет этого торта как большое достижение их психиатрической больницы. Тихая младшая медсестра молча разливала чай по чашкам, в то время как Горацио, не зная устали, терся у наших ног. Я попытался ухватить его за ошейник и вытащить наружу, но он злобно вырвался из моих рук, щелкнув зубами и едва не укусив меня.

– Отстань от него! – крикнула мама.

Пожилая медсестра вложила ей в руки нож. Мама взяла его машинально и тут же отпрянула, бросив молниеносный взгляд на отца. «Нет, – сказала она медсестре. – Разрежь лучше сама».

Вскоре торт был разрезан на несколько толстых ломтей, и мы уселись за стол. Горацио прыгнул на стул, затем соскочил, звеня своей цепью, и снова стал напрыгивать на отца, как если бы те годы, которые они провели врозь, взбурлили в нем, лишая его теперь покоя. Отец улыбается, поднося ко рту трясущейся рукой полную чашку. Мама встает, подходит к Горацио, дает ему увесистый шлепок его же цепью и загоняет под отцовское кресло. Она бросает ему кусок торта, который он подозрительно обнюхивает, затем лижет раз и другой, но не ест.

Никто не произносит ни слова. Кажется, что пирог лишил нас дара речи. Каждый раз, заслышав шум снаружи, я напрягаюсь, как тетива лука. Лицо великана то и дело появляется в окне, оно таращится на нас. Мы пьем тепловатый чай и давимся полусырым тортом – вкусовые ощущения в нем перемешаны так же, как и цвета. Обе медсестры едят изделие мамы вместе со всеми. Молодая медсестра жует старательно, всем своим видом демонстрируя решимость исполнить свой долг до конца; она сидит в стороне, и на лице ее выражение удивления от происходящего. Ощущение такое, словно мы все выступаем в некоем обязательном перформансе. У меня во рту вязкий и липкий вкус. Мама кормит Гадди, который сидит рядом с ней, но сама она не ест ничего.

– Ты не обязана кормить его, мама, – голос Яэли звучит мягко.

Но мама ее не слышит. Она берет рукой очередной кусок торта, разминает его пальцами и засовывает еще одну порцию прямо в рот своему внуку; последние лучи заходящего солнца вдруг ярко высвечивают ее нарумяненные щеки.

– Ну и ветер дул сегодня, – ни с того ни с сего замечает вдруг отец. – Всю дорогу из Иерусалима.

И он продолжает жевать свою порцию торта. Мать задумчиво смотрит на него, после чего, повернувшись, глядит на Гадди, который сидит с полуоткрытым ртом.