– Разладилось? – повторил я хриплым шепотом. – Вы имеете в виду, что когда… как же это…
– О чем ты?
– «Когда та лютня трещину дала, недолго музыка играть могла»
[21]. Это не мое, это Дживс.
– Похоже, что так. Вчера за ужином я заметила, что он отказался от коронного блюда Анатоля, а она сидела бледная, смиренная, как монашка, и крошила хлеб. Раз уж я заговорила о коронном блюде Анатоля, скажу тебе то, что собиралась, про Л. П. Ранкла: решающая минута близится. Я сгруппировалась для прыжка и крепко надеюсь, что Таппи скоро разбогатеет.
Я прищелкнул языком. Я первый стоял за то, чтобы Л. П. Ранкл поделился с Таппи своими миллионами, но сейчас было не время менять тему разговора.
– Забудьте пока о Таппи. Подумайте о щекотливом положении Бертрама Уилберфорса Вустера.
– Уилберфорса, – пробормотала она, насколько ей позволял бормотать ее выдающийся голосовой аппарат. – Я когда-нибудь рассказывала тебе, как ты получил это прозвище? Это была идея твоего отца. За день до того, как тебя поднесли к купели – ты был похож при этом на исполнителя эпизодической роли в гангстерском фильме, – твой родитель сорвал куш на скачках «Гранд нэшнл», поставив на аутсайдера по кличке Уилберфорс, и поэтому настоял, чтобы тебя назвали в его честь. Сочувствую тебе, но нам всем приходится нести свое бремя. Второе имя твоего дяди Тома – Портарлингтон, а мне при крещении чуть не дали имя Филлида.
Я шлепнул ее по кумполу ножом для бумаг, похожим на восточный кинжал, какими убивают людей в приключенческих романах.
– Не отвлекайтесь. Тот факт, что вас чуть не окрестили Филлидой, без сомнения, займет достойное место в вашей автобиографии, но обсуждать его сейчас совершенно не обязательно. Мы говорим о том, какая страшная опасность будет мне угрожать, если ось Мадлен – Спод развалится.
– Ты считаешь, если Мадлен разорвет помолвку, тебе придется заполнить образовавшуюся пустоту?
– Вот именно.
– Она не сделает этого. Ни в жизнь.
– Но вы сказали…
– Я только хотела построже тебя предупредить, чтобы ты впредь не вытаскивал мошек из глаз Мадлен. Может быть, я переусердствовала.
– Вы меня насмерть перепугали.
– Прости, что сгустила краски. Тебе не о чем беспокоиться. Это одна из тех легких размолвок, которые бывают у не в меру сюсюкающих парочек.
– Из-за чего же она произошла?
– Почем я знаю. Может быть, он оспорил ее утверждение, что звезды на небе – это божьи цветочки.
Что ж, это было вполне возможно. С Гасси Финк-Ноттлом Мадлен рассорилась после того, как сказала ему, что на закате всегда думает о «Небесной Заступнице, выглядывающей из-за золотой полосы небосвода»
[22], а он спросил: «О ком, о ком?» – и она ответила: «О Небесной Заступнице» – и он сказал: «Никогда о такой не слыхивал» – и добавил, что его тошнит от закатов, от всего небесного и от Небесной Заступницы тоже. Барышню с ее взглядами легко ранить небрежным отношением к звездочкам и цветочкам.
– Возможно, они уже помирились, – сказала прародительница. – Но все-таки тебе лучше держаться от Мадлен подальше. Спод – человек порывистый. Может разукрасить тебе физиономию.
– Он уже угрожал это сделать.
– Так и сказал: «Разукрашу физиономию»?
– Нет, он обещал размазать меня по лужайке перед домом и потом станцевать на моих потрохах в сапогах с подковами.
– Один черт. Так что на твоем месте я соблюдала бы осторожность. Будь с Мадлен холодно-вежливым. Если ты увидишь, что еще какие-нибудь мошки летят в ее сторону, заботливо подай им пальто и пожелай счастливого пути, но не вздумай вмешиваться.
– Не буду.
– Надеюсь, я рассеяла твои страхи.
– Рассеяли, старая кровинка.
– Тогда почему ты морщишь лоб?
– Хм, почему? Да вот Медяк.
– Что Медяк?
– Это из-за него я морщу лоб.
Весть о возможном возвращении Мадлен Бассет на ярмарку невест настолько меня встревожила, что я лишь сейчас вспомнил про Бингли и его предсказание неминуемого поражения Медяка. Мне было стыдно и совестно, что под влиянием своих личных неприятностей я так позорно отодвинул Медяка в конец повестки дня. Я уже давно должен был заострить внимание тети Далии на вопросе о его шансах на выборах. Не сделав этого, я подвел друга, а друзей, с гордостью могу сказать, я подводить не привык. Неудивительно, что я мучался угрызениями совести.
Я поспешил реабилитироваться – если я не ошибаюсь, именно это делают люди, подложившие свинью тому, кого любят как брата.
– Я когда-нибудь говорил вам о человеке по фамилии Бингли?
– Если и говорил, то я не помню.
– Он недолгое время служил у меня камердинером, когда у нас с Дживсом возникло разногласие по поводу моей игры на банджолайке. Тогда у меня был дом в Чафнелл-Риджис.
– И он его, кажется, спалил?
– Нализавшись в стельку. Дом сгорел дотла, и моя банджолайка тоже.
– Теперь я поняла, о ком ты. Ну, и что этот Бингли?
– Он живет в Маркет-Снодсбери. Я встретил его сегодня утром и случайно упомянул о том, что агитирую за Медяка.
– Если это можно назвать агитацией.
– И он сказал, что я впустую трачу время. Он посоветовал мне поставить кругленькую сумму на мамашу Мак-Коркадейл. Сказал, у Медяка нет ни малейшего шанса.
– Он дурак.
– Я тоже так всегда считал, но он говорил как человек, располагающий сведениями.
– Какими это еще сведениями он может располагать? Выборы не скачки, где получают информацию от жучка. Не спорю, возможно, борьба будет упорной, но Медяк должен выйти победителем. У него есть секретное оружие.
– Не могли бы вы повторить? Мне кажется, я плохо расслышал.
– Медяку не страшна никакая конкуренция, потому что у него есть секретное оружие.
– Какое?
– Спод.
– Спод?
– Милорд Сидкап. Ты слышал когда-нибудь, как он говорит?
– Только что.
– На публике, дурак.
– А, на публике. Нет, не слышал.
– Я уже говорила тебе, что он потрясающий оратор, только ты, наверно, забыл.
Это показалось мне вполне правдоподобным. Спод в свое время был настоящим диктатором и всюду появлялся во главе отряда сторонников в футбольных трусах, скандирующих «Хайль Спод!», а чтобы сделать такую карьеру нужно обладать даром слова.
– Ты не питаешь к нему симпатии, я тоже, но ему нельзя отказать в красноречии. Аудитория слушает его затаив дыхание, а когда он кончит, разражается громом аплодисментов.