Симона и Грета - читать онлайн книгу. Автор: Елена Доброва

* * *

– С кем ты живешь?

– С мамой и тетей.

– А отец там, бабушки, дедушки?

– Дедушка умер, когда меня еще на свете не было. Бабушка – пять лет назад. А отца своего я никогда не видела.

– Что, разошлись?

– Да нет. Я так думаю, что мама не была замужем. У них был роман, и я родилась. А он остался в своей семье.

– Ты так спокойно об этом говоришь?

– А что делать? Я знаешь, решила, что лучше я буду об этом прямо говорить, чем стесняться. Чего стесняться-то? Я ни в чем не виновата, мама тоже. Она хотела ребенка от любимого человека. Ей уже было сорок. Он не мог уйти от семьи. И мама решила, что все равно меня родит. Ты, кстати, почему спрашиваешь?

– Просто так. Интересно.

– То есть тебе просто интересно? Любопытно, да?

– Ну, просто обычный вопрос.

– А ты вот не подумал, что этот вопрос может быть бестактным? Думаешь, мне приятно первому встречному все рассказывать про свою семью?

– Я же не первый встречный.

– Я так и знала, что ты так скажешь. А кто ж ты? Второй встречный? И все равно – зачем тебе это нужно? Какая тебе разница с кем я живу?

– Да я просто спросил. Мне без разницы. Я думал, ты скажешь – мать, отец, бабушка, брат…

– Да не думал ты. Если б думал, то тебе бы пришло в голову, что не у всех есть отцы, братья и прочее, и может, кому-то неприятно об этом говорить.

– Но ты же спокойно рассказала…

– Да. Потому что меня уже спрашивали такие, как ты, и мне уже было неприятно. Как будто больше не о чем спрашивать. И я решила говорить, как есть – прямо, мне так легче. И вопросы сразу отпадают. И потом, все равно все знают. Или узнают. Но я действительно считаю, что здесь ничего стыдного – неполная семья, нет отца, что за невидаль. Но вопрос-то все равно бестактный, потому что в принципе кому-то может быть неприятно. А тебе было бы приятно, если б тебя кто-то начал спрашивать что да почему, да где отец. Разошлись, умер или бросил?

– Вообще, наверно было бы неприятно.

– Правильно. А почему?

– Ну, не люблю, когда лезут.

– Вот именно. Теперь понял?

– Понял, понял. А то я думаю, чего ты вдруг разозлилась? Сначала все спокойно рассказала, а потом разозлилась.

– Да. Разозлилась. Мне просто стало досадно, что ты сам не додумался.

– Ладно, не злись.

– Не злюсь. У меня характер хороший.

– У меня тоже неплохой.

– А что ты должен теперь сделать?

– Поцеловать тебя?

– Сдурел?! При чем тут поцеловать? Ты должен мне о себе что-нибудь рассказать в ответ на мою откровенность.

– А-а. Ну что рассказывать? Все обычно – мать отец. Я, кот. Дед с бабушкой, два комплекта.

– Понятно.

– Видишь, ничего интересного.

– Ну, все-таки что-то. А кот какой? Серый?

– Можно сказать, серый.

– Смешно! Что значит «можно сказать»? А на самом деле?

– На самом деле серый. С белым.

– Васька? Барсик? Тимофей? Мурзик?

– Стасик.

– Шутишь?

– Да нет, правда. Стасик. А чем плохо?

– Чудно! И он откликается?

– Конечно. Он знает, что он Стасик.

– Ну, ладно, Никит. Спасибо, что проводил. Увидимся.

– Ты когда бываешь в институте?

– Да каждый день практически.

– Я тоже.

– Ну вот. Я ж говорю – увидимся. Может, когда-нибудь прогуляем вместе какой-нибудь семинар. Тебе далеко отсюда?

– Да нет. Мне отсюда пешком минут семь.

– Надо же! Соседи! Ну, все тогда. Пока.

– Пока.

– Эй!

– Чего?

– Привет Стасику!

– Ладно, передам.

– Пока.

– Пока.

Почтальоны уже привыкли, а случайные прохожие недоверчиво удивлялись, попадая в кривоватый, с просевшими асфальтовыми заплатами, протяженностью не более полкилометра Ларчиков переулок: нечетная сторона здесь начиналась номером пятым, затем шел дом номер девять, затем пятнадцать и пятнадцать «в» дробь один. На четной стороне была похожая картина – дом номер шесть, шесть «а», двенадцать и восемнадцать. Этим постройкам повезло – их не успели снести, и теперь, запоздало зачисленные в памятники архитектуры, они с благородной укоризной ветшали в ожидании реставрации.

Больше всех повезло трехэтажному дому под номером шесть «а». Его вполне можно было бы отнести к концу девятнадцатого века, если бы не было достоверно известно, что он построен в первой четверти двадцатого. Поэтому он пока еще не был включен ни в какие списки на капитальный ремонт. Зато в начале девяностых годов некий преуспевающий художник приобрел себе в собственность весь третий этаж и нежилой первый, где оборудовал себе студию. Таким образом, жители второго этажа получили прекрасного соседа, который за свои деньги произвел капитальный ремонт всего здания, а кроме того, украсил подъезд и лестничные клетки своими произведениями. Самое главное, что жильцы перестали волноваться, что их переселят, и в графе «адрес» вместо Ларчикового переулка будет что-то вроде улица Даши-Люси-Вали Николаевой.

Квартира под номером три раньше принадлежала профессору-офтальмологу. В эту квартиру он и его жена впоследствии прописали свою дочь с семьей: мужем и дочками Симоной и Гретой.

Огромная квартира начиналась с раздольной прихожей, переходившей в длинный коридор, упиравшийся в дверь, за которой находились туалет, ванная и маленькая кладовочка. По этому коридору Симона и Грета в детстве любили бегать наперегонки.

Первой всегда финишировала Симона. Зато Грета, не добегая до конца, тут же поворачивала в обратную сторону, и получалось, что теперь она обгоняла сестру. Симона злилась и доказывала, что это нечестно.

По правой стороне коридора находилась огромная комната площадью около пятидесяти квадратных метров с тремя окнами, выходящими во двор. Наверно, изначально это был зал для приемов и праздников. Эта комната имела два входа – один ближе к прихожей, а второй – ближе к кухне. Треть этой комнаты, дед-офтальмолог превратил в кабинет-библиотеку, а большая часть была отдана внучкам. После смерти деда кабинетом стал пользоваться отец Симоны и Греты, который переместил туда свой массивный стол-бюро, а дедов письменный стол передвинулся к окну. Никаких других изменений библиотека с тех пор не претерпела, и только иногда служила комнатой для гостей – когда в Москву приезжал кто-то из Риги, откуда был родом дед-офтальмолог. В комнате сестер сейчас жила Галя, дочка Симоны.