– Стойте, – велел один из дозорных. – Хозяин оставил указания никого не впускать и не выпускать.
Шаллан сглотнула комок, но, несмотря на всю подготовку, начала заикаться, когда заговорила:
– Я только что от него. Он хочет, чтобы я с ней побеседовала.
Стражник окинул ее изучающим взглядом, о чем-то размышляя. Шаллан почувствовала, как ее уверенность вянет, а сердце бьется все быстрее. Противостояние. Она такая же трусливая, как Балат.
Он махнул другому стражнику, и тот спустился по лестнице, чтобы проверить. Вернувшись, кивнул, и его напарник с неохотой пропустил Шаллан. Она вошла.
В то самое место.
Девушка не бывала в этой комнате вот уже несколько лет. С тех самых пор…
С тех самых пор…
Она подняла руку, защищая глаза от яркого света, который лился из-за картины. Как мог отец здесь спать? Как же вышло, что никто другой этого не видел, не замечал? Сияние ослепляло.
К счастью, Мализа свернулась клубочком в мягком кресле у противоположной стены, так что Шаллан смогла повернуться спиной к картине и свету. Она положила руку на плечо мачехи.
Хотя они с Мализой прожили вместе несколько лет, девушка плохо знала эту женщину. Кем была та, кто согласился выйти за человека, о котором все шептались, что он убил свою первую жену? Мализа надзирала за образованием Шаллан – то есть подыскивала новых воспитательниц каждый раз, когда старые сбегали, – но сама не многому могла ее научить. Невозможно обучить тому, в чем сам ничего не смыслишь.
– Мама? – позвала Шаллан. Она все же использовала это слово.
Мализа посмотрела на нее. Несмотря на полыхающий свет, заливавший комнату, Шаллан увидела, что губа у женщины разбита и кровоточит. Она баюкала левую руку. Точно сломана.
Шаллан вытащила марлю и лоскут ткани, которые прихватила на кухне, и начала обрабатывать раны. Придется подыскать что-то и соорудить шину для руки.
– Почему он тебя не ненавидит? – резко бросила Мализа. – Он ненавидит всех, но не тебя.
Шаллан промокнула ее губу.
– Буреотец, зачем я пришла в этот проклятый дом? – Мализа содрогнулась. – Он всех нас убьет. Одного за другим – сломает и убьет. Внутри его тьма. Я ее видела, в его глазах. Чудовище…
– Ты уйдешь отсюда, – тихо проговорила Шаллан.
Мализа издала каркающий смешок.
– Он никогда меня не отпустит. Он ничего не отпускает.
– Ты не спросишь дозволения, – прошептала девушка. – Балат собирается сбежать и присоединиться к Хеларану, у которого могущественные друзья. Он осколочник. Он защитит вас обоих.
– Нам никогда до него не добраться. А если и получится, зачем Хеларану давать нам приют? У нас ничего нет.
– Хеларан – хороший человек.
Мализа развернулась в своем кресле, отведя взгляд от Шаллан, которая продолжала обрабатывать ее раны. Женщина всхлипывала, когда падчерица бинтовала ее руку, но на вопросы не отвечала. В конце концов Шаллан собрала окровавленные тряпки, чтобы их выбросить.
– Если я уйду, – прошептала Мализа, – и со мной уйдет Балат, кого он будет ненавидеть? Кого станет бить? Может быть, наконец-то тебя? И ты получишь по заслугам?
– Может быть, – согласилась Шаллан и ушла.
66
Благословения бури
Разве не достаточно тех разрушений, что мы причинили? Миры, по которым ты ныне ступаешь, хранят прикосновения и замысел Адональсиума. Наше вмешательство пока не принесло ничего, кроме боли.
В коридоре раздались шаги. Один из тюремщиков снова пришел проверить Каладина. Узник продолжал лежать не шевелясь и даже не открыл глаз.
Пытаясь удержать тьму в узде, он начал строить планы. Что сделает, когда освободится? А это обязательно произойдет. В этом пришлось себя убеждать. Дело было не в том, что Кэл не доверял Далинару. Просто его разум… разум предавал его и нашептывал вещи, которые не были правдой.
Все так исказилось. В нынешнем состоянии он мог поверить, что Далинар солгал. Мог поверить, что великий князь втайне желал, чтобы Каладин сгнил в тюрьме. Кэл ведь оказался ужасным телохранителем. Он так и не сумел хоть что-то сделать по поводу загадочного обратного отсчета, вновь и вновь появлявшегося на стене, и не остановил Убийцу в Белом.
Прислушиваясь ко лжи, которую нашептывал внутренний голос, юноша мог поверить и в то, что Четвертый мост с радостью от него избавился, – ведь они притворились, будто хотят стать телохранителями, просто чтобы его порадовать. На самом деле все хотели начать новую жизнь, какая пришлась бы им по нраву, и без Каладина, который все портит.
Эти мысли должны были показаться ему нелепыми. Но не показались.
Щелк!
Каладин резко распахнул глаза и напрягся. Пришли забрать его отвести на казнь, как желал король? Он вскочил и принял боевую стойку, изготовившись швырнуть пустую миску.
Тюремщик, открывший дверь в камеру, попятился и вытаращил глаза.
– Вот буря, парень, – пробормотал он. – Я думал, ты спишь. Ну что, ты свое отсидел. Король сегодня подписал помилование. Тебя даже не лишили ранга и должности. – Мужик потер подбородок и придержал дверь. – Наверное, ты везучий.
Везучий. Люди всегда так говорили про Каладина. И все же перспектива свободы изгнала тьму, поселившуюся внутри, и Кэл подошел к двери. Опасливо. Вышел, и стражник отпрянул.
– А ты недоверчивый, да? – хмыкнул тюремщик. Светлоглазый низкого ранга. – Наверное, для телохранителя это хорошо. – Он махнул Каладину рукой, приглашая идти из комнаты первым.
Кэл ждал.
Наконец стражник вздохнул:
– Ну ладно. – Он вышел в коридор.
Каладин последовал за ним, и каждый шаг словно возвращал его в прошлое на пару дней. Тьму под замок. Он не раб, а солдат. Капитан Каладин. Он пережил… сколько времени прошло? Две, три недели? Просто некоторое время в клетке.
Теперь он свободен. Можно вернуться к жизни телохранителя. Но кое-что… кое-что все же изменилось.
«Больше никто и никогда со мной так не поступит. Ни король или генерал, ни светлорд или светледи.
Лучше смерть».
Они прошли мимо окна на подветренной стороне, и Каладин задержался, чтобы вдохнуть свежий воздух. Из окна открывался заурядный, унылый вид на лагерь снаружи, но ему он показался грандиозным. Легкий ветерок всколыхнул его волосы. Кэл позволил себе улыбнуться и рукой коснулся подбородка. За несколько недель он зарос. Надо будет попросить Камня, чтобы сбрил все это.
– Ну вот, – сказал тюремщик, – он свободен. Ваше высочество, мы можем наконец-то прекратить этот фарс?