В пустыне волн и небес - читать онлайн книгу. Автор: Фрэнсис Чичестер cтр.№ 90

За сутки, к полудню, я приблизился к Нью-Йорку всего на 9 миль, хотя вообще прошел 70. Руки отказывались служить: 20 минут работы с веревками в кокпите — и они уже ничего не чувствовали. Ветер изменил направление и отклонял меня к юго-востоку. Море было очень бурным, повсюду вздымались пенные гребни — хаос волн. Я никак не мог согреться, хотя надел на себя все теплое — шерстяное нижнее белье, толстый вязаный свитер и плотную нейлоновую куртку. И печка работала на полную мощь. Каждый раз, спустившись вниз, я пытался подсушить на ней сапоги, штормовую кепку и шарф. Кепку, пусть даже насквозь мокрую, я всегда надевал, выходя на палубу, — она предохраняла глаза от летающих концов.

Закончил ремонт прогоревшей выхлопной трубы и хотел возобновить подзарядку батарей, но тут упало давление масла. Пришлось добавить. К моему удивлению; мне удалось провести сеанс связи с Лондоном, хотя волны то и дело заливали антенну. Опустил гафель «Миранды», свернул ее парус и закрепил на бакштаге — в такой шторм, думал я, «Джипси Мот» и сама, без «Миранды», пойдет куда надо. Но только я спустился вниз и взялся готовить себе овощи, как яхта повернула на другой галс, обстенив паруса. Пришлось снова ставить «Миранду» и возвращать свой корабль на прежний курс.

К 9 часам вечера шторм изменил направление на 45 градусов. Это помогло держать более подходящий курс, но яхту стало сильно бить волной. Надо было предпринять что-то решительное. Я повернул на другой галс. Яхта замедлила ход, но все еще принимала сильные удары волн. Тогда я убрал трисель, оставив только крошечный spitfire. Я дал ему забрать ветер, а потом снова сделал поворот, и теперь при южном курсе spitfire был бы обстенен. Внизу стало поспокойнее, за исключением тех моментов, когда волна заливала палубу. Как-то раз я стоял в каюте лицом к носу, и в этот момент сверху ударила сильная волна. Перед моими глазами появилось облачко мельчайшей водяной пыли. Верх каюты сделан из прочной толстой фанеры без единого паза, за исключением крепящего рым-болта. Это единственное место, через которое водяная пыль могла проникнуть внутрь. Я представил себе чудовищную мощь свирепствующих надо мной волн.

Спустя час после полуночи 20 июня я записал в журнале, что встретил новые сутки в борьбе с якорным фонарем. Он погас, когда спокойно висел в каюте: по-видимому, не хотел, чтобы я выносил его на шторм. В сердцах я решил, что вообще пойду без света или же, черт побери, воспользуюсь электричеством. И вывесил электрический фонарь.

В 3 часа ночи я опять переменил койку — перебрался на подветренный борт. Мы по-прежнему шли слишком быстро для такой погоды, хотя делали всего 3 узла. Я стал думать, как бы сбавить скорость. Вышел на палубу и хорошенько закрепил румпель на подветренный борт. Это привело яхту к ветру на 30 градусов и убавило скорость на полтора узла. Ветер, по моей прикидке, был 60-узловой.

На рассвете я обнаружил, что лаг опять не работает. На этот раз Пиджи был ни при чем. Лопнул фал брейд-вымпела и оказался вместе с древком за бортом, где вращающийся лаг намотал его на лаглинь. Кроме этой заботы у меня были и другие, так что лаглинь я освободил только через 6 часов. К полудню я прошел южным курсом 59 миль (за сутки), но Гольфстрим и буря отнесли меня на 25 миль обратно к Европе.

К вечеру ветер задул на норд-вест и уменьшил силу до 7 баллов. Море по-прежнему было бурным, но все же немного меньше, чем раньше. Меня очень беспокоил Пиджи: мокрый, замерзший и будто ощипанный. Вокруг его глаз появились беловатые струпья. Больно было на беднягу смотреть. Я взял коробку из-под термоса, сделал в нем круглое отверстие и решил, что там ему будет хорошо. Устроил этот домик в каюте над камбузом и сунул туда Пиджи, завернув его в старую пижаму. Пиджи клевался, но новое жилье принял. Некоторое время он лежал там и смотрел сквозь отверстие, потом я увидел, что он стоит на ногах. Я испугался — не признак ли это агонии? но он стал клевать овсяное печенье. Такое событие надо было отметить, и я угостился крепким джином с лимоном.

Устроив Пиджи, я пошел ставить трисель. На сильном ветру фал постоянно запутывался, но мне все же удалось поставить парус. Спустился вниз, поработал над счислением за последний день; получилось, что ближайший айсберг находился теперь в 93 милях к западу от меня. Значит, иду верным курсом. Затем я снова вышел на палубу и взялся за «Миранду». Мне удалось поставить на место сорванный с гафеля вертлюг. Это акробатическое занятие: висишь над кормой, над релингом, в двух шагах от беснующейся Атлантики. Некоторые талрепы разболтались, штаги лопнули, и я использовал для их ремонта скобы и фалы. Нудная, изматывающая, нервная работа, но к полуночи мне удалось вернуть «Джипси Мот» былую сдержанность. Засыпая, я видел торчащий над камбузом хвост Пиджи — он, вероятно, тоже спал в своем домике.

Проснувшись на рассвете, в 7 часов (по моему судовому времени), я увидел, что «Джипси Мот» почти не двигается — после полуночи она прошла 12 миль. Лил дождь, но я по некоторым признакам заметил, что погода должна скоро улучшиться. Ближайший айсберг находился в 70 милях к западу. Я поставил большой стаксель, и яхта пошла. Ветер был слабым, море спокойным.

Несмотря на протесты Пиджи, я вытащил его из домика и перенес на банку кокпита — подвигаться и подышать свежим воздухом. Потом вычистил его жилище, застелил бумагой. Когда я поднялся в кокпит, Пиджи прыгнул на подзор, словно хотел взлететь. Он часто взлетал, делал круг-другой над кораблем и садился снова.

— Давай полетай, — сказал я ему и махнул рукой.

Он взлетел, но тут же упал в воду в нескольких футах позади кормы. В первые мгновения он бил крыльями по воде, стараясь подняться, потом повернулся и, продолжая отчаянно работать крыльями, стал пытаться догнать корабль. Но расстояние между ним и кормой медленно увеличивалось. У меня чуть не разорвалось сердце. Я прыгнул в кокпит, схватил румпель и, не обращая внимания на протесты «Миранды», развернул яхту.

Мне надо было подойти к Пиджи с наветренной стороны, но я не мог уменьшить парусность или сделать что-нибудь еще: не отрываясь смотрел на несчастную птицу. Я знал, что если хоть на миг потеряю его из виду, то больше не увижу. Так я потерял однажды свою шлюпку. Шлюпку! А тут крошечный серый голубок посреди Атлантики. Я должен был подойти к нему, по крайней мере, на фут — иначе мне его не достать. Но отсюда, из кокпита, мне не будет его видно — нос закрывает обзор на 50 футов. Я рассчитал момент, бросил румпель, кинулся вперед — туда, где борт был ниже всего (единственное место, откуда мог достать до воды), — упал на палубу и выбросил руку под леер. Пиджи был там, прямо рядом, и я почти схватил его. Движение мое было резким, отчаянным, я безумно торопился и не мог иначе, Но Пиджи, должно быть, подумал, что я хочу ударить его. Он захлопал крыльями. Я едва коснулся его. Мимо.

Меня охватило ужасное чувство: он принял меня за врага! Я метнулся обратно, к румпелю, и опять — мучительно медленно! — развернул яхту. Я должен был до последнего момента держать румпель, потом бежать и пытаться схватить птицу. Один раз поскользнулся, но на страховочный конец не было времени. Трижды я заходил, и трижды Пиджи ускользал от меня. Я видел, что так мне его не спасти, пытался изобрести какой-нибудь новый способ. Может быть, бросить ему что-нибудь, куда он сможет забраться? Я огляделся. Вниз идти нельзя. Здесь только кусок старого паруса — тент Пиджи. Я бросил его за борт, но голубь опять решил, что я покушаюсь на него.