— Хочу.
— Что ж, ваше право… Только не питайте особых иллюзий,
я сомневаюсь, чтобы вам удалось то, чего не смогли мы.
Я пожала плечами. Мужчины продолжали пить пиво, а я
размышляла. Три трупа, двое мужчин и одна женщина, на груди вырезанные
кресты.., смахивает на какой-то ритуал. В сочетании с тем, что я увидела в
квартире Светки, и с тем, что говорила (или она бредила?) ее подруга Агнесса,
напрашивается вывод, что так оно и есть. Светка, хоть голова ее и забита всякой
чушью, все же женщина, справиться с ней несложно. Однако двое дюжих мужиков —
совсем другое дело. Допустим, спецназовец был пьян в доску, и шофера
предварительно специально напоили… Только к чему все эти сложности, если вокруг
бомжей полно? И искать бы их или их убийцу никто не стал бы… Нет, если это
ритуал, то выбор жертв настораживает. Или жертва должна отвечать каким-то
определенным требованиям? Тогда что общего между Светкой и спецназовцем?
Допустим, для разных целей необходимы разные жертвы, в одном случае мужчина, в
другом женщина… Я тряхнула головой. Ладно, пока отложим, надеюсь, что-то
прояснится после разговора с Марком Абрамовичем. Он был другом моего покойного
деда, и на его желание помочь я очень рассчитывала.
— Адреса убитых вы, конечно, помните? — спросила я
и улыбнулась, потому что Сева взглянул не по-доброму. Однажды мне сказали, что
моя улыбка обезоруживает. Правда, говоривший не был трезв, да он и в трезвом
виде не отличался большим умом и сообразительностью, но сейчас мне очень хотелось
верить, что он прав.
— Я же сказал, никто вам не даст опубликовать.., ничего
не записывайте, — погрустнел он. — И вообще, в случае чего, я вас не
видел.
Через десять минут мы с Ковалевым покинули пивную. Сева
остался там. Наверное, в целях конспирации.
— Ну как, удовлетворили свое любопытство? —
спросил Алексей Дмитриевич. — Теперь куда?
— В морг.
— Не шутите так.
— Бросьте! Там нас встретят, как родных.
— Не сомневаюсь, — буркнул Ковалев, устраиваясь в
машине. — Вы хорошо знаете Иоффе?
— Он держал меня на коленях, когда я была маленькой
девочкой.
— Трогательно. Надеюсь, он прослезится от счастья.
Главное, чтобы он не сообщил ребятам из ФСБ, что мы суем свой нос куда не
просят. Они этого очень не любят.
— А вам, кстати, никто не мешает проводить свой отпуск
в свое удовольствие. И в самом деле, ехали бы вы на рыбалку…
— Не на чем ехать. Денег нет, да и рыбалку я не люблю.
Так что я лучше с вами. Кстати, вы не забыли, что обещали мне?
— В любое время, только свистните;
Он засмеялся и стал смотреть в окно.
Я очень надеялась застать друга своего деда на боевом посту.
* * *
Марк Абрамович Иоффе по праву считался лучшим
патологоанатомом города, а мой дед был хирургом, и когда два друга-медика
собирались вместе за столом, усидеть рядом могли лишь самые стойкие. Врачебный
юмор сродни солдатскому, к нему надо привыкать с детства, не то желудок не
выдержит. Цинизм странным образом сочетался в Марке Абрамовиче с добротой, он
был очень отзывчивым и заботливым человеком, поэтому его все любили, а шуткам
смеялись, хотя следовало бы плакать.
Я свернула во двор шестой городской больницы, проехала еще
метров пятьсот и увидела старый двухэтажный особняк, снабженный соответствующей
табличкой возле массивной двери. Ковалев, который отправился со мной, потянул
за ручку, и дверь тяжело, со страшным скрипом открылась. Именно так, по моим
представлениям, должны открываться врата ада. Но место, куда мы сейчас пришли,
с моей точки зрения, мало чем от последнего отличалось.
Когда-то я, воспитывая в себе силу воли, устроилась в
анатомичку уборщицей. Продержавшись первый месяц, я себя очень зауважала. Потом
стала брать на работу томик Данте, а потом поняла, что смерть — явление
довольно будничное, и именно так к ней следует относиться, чтобы сохранить
присутствие духа.
Перед нами был длинный коридор. Ковалев притормозил и на
меня поглядывал с беспокойством. Должно быть, боялся увидеть что-то жуткое,
хотя такой страх боевому офицеру не к лицу, но мужчин не поймешь. Я уверенно
прошла к кабинету под номером два и постучала. Мне не ответили, кабинет
оказался заперт. Но из-за соседней двери доносились голоса, и я направилась
туда. Алексей Дмитриевич мрачнел все больше. Может, о начальстве думал, которое
за самодеятельность не похвалит, а может, и правда покойников боялся. Я постучала,
но находившиеся внутри кабинета на стук внимания не обратили. Разговаривали там
довольно громко, и я позволила себе войти без разрешения.
— Если с меня полставки снимут, пусть сами здесь
копаются, — выговаривала кому-то грозного вида дама лет сорока.
— Симочка, ну как можно…
Возражавшая даме Валерия Федоровна, моя хорошая знакомая, в
этот момент повернулась, увидела меня, и на лице ее отразилась целая гамма
чувств — от удивления до испуга.
— Господи, Лана, что случилось?
— Ничего плохого, — заверила я с улыбкой.
— Здравствуй, солнышко, я и не знала, что ты приехала.
Валерия Федоровна пошла мне навстречу, раскинув руки.
Расцеловала меня, для чего мне пришлось наклониться — она едва доставала мне до
плеча, зато, по ее собственным словам, компенсировала недостаток роста большим
весом. Она очень напоминала колобка. Круглолицая, светлоглазая, с ямочками на
щеках. Женщина без возраста. Очень немногие знали, что Валерии Федоровне далеко
за шестьдесят, она же предпочитала говорить, что ей «глубоко за тридцать».
— Давно в наших краях?
— Вчера приехала.
— У кого остановилась?
— В гостинице.
— С какой стати? Давай ко мне. Я сейчас одна.
Тут взгляд ее замер на бледном Ковалеве, и она улыбнулась
еще шире. Ее коллеги — гневная сорокалетняя Симочка и мужчина дет двадцати семи
— с интересом наблюдали за нами.
— Идем ко мне, — сказала Валерия Федоровна.
Коридором мы двинулись к ее кабинету. — У тебя правда все в
порядке? — посерьезнела она.
— Конечно.
— А почему с тобой молодой человек из милиции?
— Я не знала, что вы знакомы, — удивилась я.
— Мы незнакомы, — вроде бы тоже удивился Ковалев.
— Дети мои, милицейский — это не профессия, это
диагноз. А в диагнозах я кое-что смыслю.
Входя в ее кабинет, я обратила внимание, что молодой мужчина
тоже идет за нами.