Он перевернул картину вниз лицевой стороной, вооружился хорошей лупой и вгляделся в поверхность доски.
Гладкая, плотная, удивительно ровная древесина. Характерный рисунок тесно расположенных волокон.
Старыгин наклонился и понюхал дерево.
Несмотря на прошедшие века, доска все еще хранила легкий, едва уловимый фруктовый запах.
Да, это, несомненно, грушевое дерево.
Старыгин почувствовал знакомое покалывание в кончиках пальцев.
Предчувствие открытия.
Великий Леонардо да Винчи предпочитал использовать для своих картин доски из ореха, грушевого дерева или кипариса, в отличие от большинства современных ему итальянских художников, писавших на тополевых досках.
Но этого, конечно, слишком мало для того, чтобы делать какие-то выводы…
Прежде чем снова перевернуть доску, Дмитрий Алексеевич взял в руки точную измерительную линейку и проверил размеры картины.
Конечно, указанные в справке двадцать шесть на сорок два сантиметра – это очень приблизительные цифры. В действительности размер доски составлял сорок два и две десятых сантиметра на двадцать шесть и одну десятую. Под действием все той же интуиции Старыгин схватил калькулятор и поделил длину картины на ее ширину.
Цифры, появившиеся на дисплее, заставили его взволнованно вскрикнуть. Одна целая шестьсот восемнадцать тысячных! То самое число «фи», которое было написано на картуше в египетском ларце! Число Фибоначчи, о котором ему рассказывал Витька Семеркин, оно же – золотое сечение! А ведь именно Леонардо да Винчи ввел этот термин, и именно он, единственный из всех художников, серьезно увлекался математикой и мог специально придать своей картине столь точно выверенный под золотое сечение размер!
Неужели эта потемневшая от времени доска, столько лет в безвестности пролежавшая в запасниках Эрмитажа, принадлежит кисти самого великого Леонардо?
В этом случае имя Старыгина навеки войдет в историю искусств!
Дмитрий Алексеевич помрачнел: он вспомнил о том, что находится «под колпаком» у Эрлиха со Штабелем, которые каким-то образом уже пронюхали про эту картину и теперь не упустят своего.
Кроме того, пока у него не было серьезных доказательств авторства Леонардо, одни только предположения. Ну, допустим, Леонардо предпочитал грушевые доски – но ведь не он один! А размер… он может быть выбран совершенно случайно!
Нет, нужны еще доказательства.
Старыгин перевернул картину лицевой стороной вверх и снова внимательно вгляделся в нее.
Конечно, этот поворот шеи, на который он сразу обратил внимание, выдает руку большого мастера и очень похож на многие работы Леонардо. Но это, опять-таки, не доказательство. То есть доказательство, но косвенное и недостаточное.
Реставратор достал из ящика рабочего стола остро заточенный ланцет, соскоблил с картины немного краски и поместил ее на предметное стекло микроскопа.
Рисунок под микроскопом оказался довольно необычным. Частицы более крупные, чем у темперы, и форма их как бы смазанная. Безусловно, в сопроводительной записке и в этом пункте ошибка, или, по крайней мере, неточность.
Старыгин протянул руку к книжной полке, достал справочник по технике живописи, открыл нужные страницы.
Вот изображения под микроскопом наиболее распространенных красок.
Найдя фотографию, больше всего похожую на то, что видел под микроскопом, Старыгин довольно потер руки.
Конечно, это не темпера.
Это смесь темперы с маслом.
Именно тот состав, которым чаще всего пользовался Леонардо.
Доказательства ложились на его стол одно за другим.
Но все они были недостаточно строгими.
Да, смесь темперы с маслом. Но такой смесью мог пользоваться не только сам Леонардо, но и его ученики.
Значит, нужно еще искать!
Собственно, только одним способом можно стопроцентно доказать принадлежность этой картины кисти самого Леонардо да Винчи: установив ее происхождение, выяснив, каким путем она попала в Эрмитаж, проследив всю цепочку от мастерской великого живописца до запасников огромного музея…
И что еще волновало Старыгина – это вопрос, как Эрлих мог узнать об этой картине. Ведь он не имел к ней доступа, значит, ему ничего не известно ни о материале доски, ни о составе красок, ни о том, что точные размеры картины идеально вписываются в золотое сечение.
То есть у него нет ни одного из косвенных доказательств авторства, только что полученных Старыгиным.
И несмотря на это, они со Штабелем готовы пойти на любые расходы и на любое преступление, чтобы заполучить эту картину.
Значит, у Эрлиха есть другое доказательство, и доказательство неопровержимое. А таким доказательством может быть только достоверная информация о происхождении картины.
Откуда он ее получил?
Раздался требовательный стук в дверь, и на пороге появилась Наталья. Впрочем, сегодня она выглядела капитаном Журавлевой – в официальном брючном костюме, тщательно причесанная и накрашенная.
– Если вы немедленно, вот сейчас же, не расскажете мне, в чем дело, я не знаю что сделаю! – с ходу накинулась она на Старыгина.
– Тише-тише, – недовольно откликнулся он, – вы мешаете мне работать. Но, вообще-то, давайте передохнем.
Дальше Старыгин начал совершать странные поступки. Неслышным шагом подкравшись к двери, он резко отворил ее и выглянул в коридор. Коридор был пуст, Старыгин удовлетворенно хмыкнул, аккуратно прикрыл дверь и запер ее на ключ. Потом оглядел комнату алчущим взглядом и остановился на Наталье.
– Вы-то мне и нужны!
– Что это вы собираетесь делать? – она нервно отступила в угол. – Зачем заперли дверь?
– Я собираюсь с вашей помощью выпить кофе, – самым невинным тоном заметил Старыгин, – а вы что подумали, товарищ капитан?
Наталья почувствовала, что краснеет, лицо налилось жаром. Сколько раз она злилась на себя за дурацкую способность краснеть до корней волос из-за всякой ерунды!
Хорошо, что Старыгин, этот отвратительный тип, которого ей хотелось убить, отвернулся к низенькому шкафчику, заваленному какими-то справочниками и рулонами бумаги. Как величайшую драгоценность он достал из ящика кофеварку и бутылку воды, при этом опасливо оглянулся на дверь.
– В школе милиции случайно не учат варить кофе? – осведомился он. – Но если нет, не расстраивайтесь, вам нужно только заправить кофеварку.
– Да что вы ко мне пристаете со своей школой милиции! – вконец разозлилась Наталья. – У меня, если хотите знать, юридический факультет университета!
– Да ну? – весело удивился Старыгин. – То-то вы мне так нравитесь! Люблю образованных женщин! Ладно, я сам заварю! Кстати, у вас в сумке нет печенья? Есть очень хочется!