Ричард пожалел, что привел недостаточное количество лучников, так как его брат ждал подхода еще одной тысячи стрелков. Они разнесли бы крыло Сомерсета вдребезги. Его лучники молотили по противнику, а Глостер внимательно изучал последствия. Эдмунд Бофорт был еще жив. Его знамя снова поднялось в воздух, однако подхвативший его солдат прожил всего лишь мгновение, прежде чем пал, пронзенный несколькими стрелами. Сомерсет бросил вызов, однако его крыло продолжали засыпать ядрами, пулями и стрелами. Дым клубами расходился от пушек, мешая всем видеть противника. Лучники бросали ядовитые взоры в сторону пушкарей, портивших им совершенный прицел, однако общими усилиями им удалось проломить огромные бреши в строю фланга Ланкастеров. Впрочем, никто не понимал, зачем Глостеру понадобилось изводить все свои стрелковые и артиллерийские боеприпасы на одного человека – никто, кроме самого Ричарда и стоявшего в центре Эдуарда. В течение часа он превращал в пекло позицию Сомерсета, который понимал, что все эти снаряды предназначены лично ему.
Панцирь Эдмунда уже не один раз подвергался сильным ударам, и герцог ощущал вкус крови во рту. Он принял щит и взял в руку шипастую булаву. Крепкая рукоятка оружия приятной тяжестью легла ему в ладонь. Он чувствовал, как в нем закипает гнев, и тут в его шлем со звоном ударила пуля, откинувшая его голову назад. Бофорт призвал к себе посыльного, и тот явился, кланяясь и пригибаясь к земле. Сомерсет отругал парня за трусость:
– Довольно тебе кланяться! Сообщи лорду Уэнлоку, что я выступаю. Он должен поддержать меня. Я не могу больше терпеть подобный огонь. Это приказ. Центр должен поддержать крыло. Пусть атакует одновременно со мной.
Вестник бросился прочь, от всей души радуясь тому, что может оставить это место, где сам воздух был полон осиного жужжания и ужаса.
Сомерсет повернулся к солдатам противника, жуками ползшим внизу. Забыв о дисциплине, они продвигались вперед, и Бофорт осудил их за это, еще не до конца поддавшись багровой пелене гнева, уже наползавшей на него. Этот Ричард Глостер… юный, наглый, ничего не смыслящий мальчишка. И эта семейка, лишившая Сомерсета возлюбленного брата и отца! Погубившая столь многих добрых людей, мужчин и женщин, разорвавшая на части страну… И вот они как ни в чем не бывало, во всей своей тщете и надменности, засыпают его самого и его людей огнем… Это уже слишком.
* * *
Король Эдуард поднял голову и оторвал свой взгляд от созерцания луки седла, удерживавшей его бедра, так что он мог держать оружие в обеих руках. Некоторые из рыцарей пользовались щитами, однако ему рост и сила позволяли носить доспех из толстых пластин, и он предпочитал меч и клевец на длинной ручке.
Головка оружия была как будто маловата для человека его роста – длиной в его собственную ладонь. Тем не менее, Йорк умел наносить ею удары сокрушительной силы, а железной рукояткой можно было отразить почти любой удар меча.
После того как его брат обрушил весь огонь на крыло Сомерсета, игнорируя всех остальных, прошла уже целая вечность, которую Эдуарду пришлось посвятить изучению собственного оружия. Его раздирали пополам две потребности. С одной стороны, королю хотелось проскакать вверх по этому склону и врезаться в приглашавшие на битву ряды. Им хватало смелости дразнить его, оставаясь на расстоянии в пару сотен ярдов. В такой ситуации всякий – храбрец. Однако Эдуарду хотелось посмотреть, что будут они делать, когда он ворвется в их ряды. Но, с другой стороны, он дал обещание брату и вынужден был терпеть, ощущая головокружение от бурлящей в жилах крови, заставляя себя стоять на месте, хватая ртом воздух, словно готовящийся к прыжку волк.
Оторваться от созерцания его заставил общий вопль, когда потрепанное крыло Сомерсета рванулось вниз по склону на людей Глостера. Глаза Эдуарда округлились. Это была идеальная ситуация, и он благословил светлую голову брата.
– Центр, вперед! – зарычал он, и голос его был слышен по всему полю. – Роты центра, вперед!
Выполняя его приказ, солдаты немедленно сдвинулись с места. Эдуард с неотступным вниманием продолжал следить за действиями потерявшего голову Сомерсета.
Впереди сильнейшая часть армии Маргарет катилась вниз с холма, только и предоставлявшего ей единственное преимущество. Роты Глостера приняли на себя лобовой удар, а сам Эдуард Йоркский врезался им во фланг ударом копейщиков и пикинеров. Люди Ланкастера не могли защитить себя от флангового удара. Копья ударили, обагрились, послышались вопли раненых, падавших под ноги идущим.
Алая ярость в сердце Сомерсета еще больше возросла, когда он оглянулся и увидел, что лорд Уэнлок не сдвинулся с места. Заснул этот старик, что ли? Уэнлок и принц мирно наблюдали за тем, как гибнут их лучшие люди, как пропадает последний и единственный шанс. Бофорт не мог предоставить сыновьям Йорка возможность по очереди расправиться со всеми частями его армии. Такой исход был чреват катастрофой и смертью.
Едва съехав со склона, Сомерсет заметил, насколько потрепанными оказались его силы. Он махнул Уэнлоку, однако этот надменный старый ублюдок не подумал шевельнуться и поддержать его.
– Отступаем назад в полном порядке! – рявкнул Эдмунд своим капитанам.
Доверившиеся ему, вынесшие обстрел измученные люди со стоном повиновались. Им было приказано отступить обратно на верх холма, под натиском воодушевленного, размахивающего железом врага. Сделать это было трудно, однако в противном случае Йорк и Глостер растерли бы их в порошок, и поэтому они остановились и попытались выставленным вперед оружием удержать на месте воодушевленные шеренги Глостера.
У них были копья, и они успели сделать первые шаги еще до того, как Глостер, не веря своим глазам, понял их намерение и бросил вперед все свое крыло.
Сомерсет направил своего коня вверх по склону, понимая, что само животное будет пятиться дольше. Повернувшись, он увидел отряд копейщиков, выбежавших из леса по левую руку от него с длинными копьями на изготовку, готовых к нападению.
В этот момент военачальник никак не мог отреагировать на их появление, кроме как предупредить своих об опасности. Копья использовались при обороне или в качестве рыцарской пики, и Бофорту оставалось только проводить недоуменным взглядом бегущих в атаку копейщиков.
– Внимание! Слева! Берегись, копья слева! – выкрикнул он, однако на его собственных людей давили спереди и сбоку, где напирали другие копейщики. Свободным у них теперь был только один фланг, и им оставалось только отступить, когда две сотни свежих врагов обрушились на них, пронзая стоявших в первой шеренге, угрожая окровавленными наконечниками напиравшим за ними. Зрелище это, похоже, лишило людей Сомерсета желания сопротивляться: они ощущали себя попавшими в ловчую яму, утыканную снизу копьями. Солдаты попытались рассыпаться во все стороны, однако побоище продолжалось и пощады не было.
Сомерсет дал шпоры коню, однако почувствовал, что животное пошатнулось под ним. Он не мог видеть, какую рану получил конь, но нетрудно было заметить, что силы оставляют его. Фыркая кровью, животное одолело подъем. Герцог с бесстрастным выражением лица оставался в седле и только снова и снова подгонял коня шпорами. Он прекрасно понимал, что в данный момент Глостер и Йорк бросают вверх по склону все свои силы, однако теперь ему было уже все равно. Он подогнал свою умирающую лошадь к потрясенным происходящим шеренгам среднего полка, остававшимся на месте и наблюдавшим за тем, как умирают их сотоварищи.