И на посошок!.
Потом был «Иван Васильевич». Прекрасный сценарий по Булгакову. И актеры хорошие. Куравлев прекрасен, и Этуш, Яковлев замечательный! И милиционер там хороший! Я его потом в другом фильме видел: так же играет, как будто перешел из «Ивана Васильевича».
Я подумал: зачем писать музыку времен Ивана Грозного, мы же сегодняшними глазами смотрим. Так возникла песня «Кап, кап, кап…» и песня «Теряют люди друг друга», которую прекрасно спела Нина Бродская. И «Разговор со счастьем» блестяще записал Валерий Золотухин.
Мне хотелось придумать что-то необычное. Техника тогда еще не продвинулась, приходилось что-то изобретать. То на другой скорости пишешь, то инструменты необычные находишь. В то время у меня уже появился синтезатор. Я ездил в Муром, где создали наш первый электроорган. Мне сделали по заказу. Инструмент, конечно, был слабый, но это хоть что-то.
В сцене с послом Филипповым я использовал тему «Собачьего вальса». Как символ мещанства, тупости. Кто услышит и узнает, тот поймет.
Никаких эксцессов с Гайдаем не было. Я записывал эскиз какого-нибудь номера на маленький магнитофончик и во второй половине дня приходил к Гайдаю на студию. А с утра я всегда работаю.
Иногда приходишь – видишь: монтажница кивнет мне, мол, не время… Понятно!..
Поначалу я приходил, не зная этой особенности Гайдая. Он послушает музыку и говорит:
– Ну, что это? Все не так! И тема мне не нравится. Переделывай!
– Но ты же недавно говорил, что нравится! – возражаю я.
– Нет! Она у тебя уже другая! Или ты записал не так. Короче, все плохо.
Я уходил. Так повторялось несколько раз. Я понял: надо пожертвовать своим любимым утренним временем и прийти пораньше.
Прихожу в пять вечера, монтажница мне подмигивает. Ясно. Гайдай:
– Ну, принес?
Я – виновато:
– Ты знаешь, Леня, не получилось…
Хотя у меня все с собой!..
– Как это так! Ты же обещал!
– Давай, – предлагаю, – я к тебе завтра приеду с утра?
– Ну, хорошо, только обязательно привози!
Страшно недоволен!.. Ему сейчас выплеснуться бы на эту музыку, а ее нет…
Наступает завтра. Прихожу в десять утра. Он всегда в девять первым приезжает на студию. На съемках «Кавказской пленницы» я был поражен его пунктуальностью. Сидели мы в ресторане, что-то отмечали. И вот уже час ночи. Гайдай встает и громко объявляет:
– Вы можете гулять, но завтра в восемь утра автобус! Кто опоздает, поедет на такси.
И утром без пяти восемь стоит и смотрит на часы. Кричат:
– Помрежа, костюмерши еще нет!
Гайдай:
– Ждать не будем. Поехали! Возьмут такси.
И в восемь автобус уходит. Дисциплина!
Гайдай был великим тружеником, профессию свою любил. Единственный недостаток имел. Любил выпить. Но надо снисходительно относиться к чужим недостаткам, прощать. У меня, например, куча недостатков…
И вот я появился у него утром. Он:
– А, Саша! Ты пришел, да?.. Ты меня извини, я вчера, может, что-то не так сказал… Давай послушаем.
Другой человек! Конечно, он скажет, если ему не понравится. Это нормально. Я, допустим, два варианта какой-то темы приношу. Он выбирает: эта лучше…
Вот так мы работали.
Как-то Гайдай пришел ко мне в гости. Я жил еще в Перове. Мы сидели, мило ужинали. А у меня была духовая альтушка. Гайдай же когда-то в духовом оркестре немножко играл. Вот он и попросил:
– Дай мне поиграть!
И дудит: пу-пу-пу-ру-ру! Громко!..
Я говорю:
– Леня, ночь на дворе!..
Он:
– Да, да!
Через некоторое время опять:
– Ну, дай еще! Я потихоньку!..
Пу-пу-пу!..
Сидели мы до пяти утра. Уже все переговорили. Но так как в бутылке еще что-то оставалось, уйти было нельзя. Он:
– Ну, давай еще одну рюмочку на посошок и – все!
Выпили на посошок, поговорили. С виду он – ни в одном глазу. Нина, его жена:
– Леня, ну, может, пойдем? Уже пора ведь…
Два часа ночи. Три, четыре… Он:
– Ну, сейчас еще одну на посошок и – пойдем!..
А когда, наконец, бутылка опустела, спрашивает:
– Саша, а у тебя никакого там коньячку нет случайно?
Нина мне знаки подает: нет!
– Нет, – говорю.
– Ну, давай поищем в шкафах где-нибудь…
Уже знает, что его обманывают!..
– Давай, – говорю, – пойдем, поищем…
…Мы с Гайдаем делали все его картины, кроме «Опасно для жизни». Мне тогда не разрешили. Гайдай был любимым моим режиссером.
Леня Дербенев, друг, поэт и йог
Рассказывали, как однажды с группой известных поэтов куда-то поехал и Володя Высоцкий. И кто-то из мэтров сказал в интервью, мол, едем мы, поэты, и наш меньший (или младший, не помню) брат Высоцкий. Володю это сильно обидело: в писательских кругах его не считали поэтом…
А кто же тогда поэт?
Похожая ситуация была и с Леней Дербеневым. Союз писателей игнорировал «поэта-песенника»: не настоящая, видите ли, поэзия!.. Неправильно, когда говорят: текст песни. Или: слова песни. Конечно, когда речь идет о таких, например, «стихах», как «Раз, два, после пяти, мама, папа, прости! Я сошла с ума, мне нужна она!», то это даже не текст, а обыкновенная «рыба». То есть набор слов в соответствии с размером музыки. А Дербенев писал хорошие стихи.
Мы с ним долго и плодотворно работали и дружили. Но однажды у нас произошла глупая размолвка.
У меня были какие-то три иконы, не представлявшие ценности. Ко мне приходил аранжировщик, который однажды сказал:
– Это просто доски, но, если хотите, я вам помогу достать настоящие.
А Дербенев услышал и потом говорит мне:
– Я хочу иконы купить! Ты этого музыканта хорошо знаешь?
– Ну, как знаю? Приходит записывать, аранжировку делать помогал, вроде нормальный человек…
Леня с ним встретился и купил на приличную сумму иконы. Потом кому-то показал одну, а она оказалась ненастоящей.
Леня скандалил: надо все иконы проверять! Аранжировщик вроде деньги вернул. Но после этого Дербенев на меня очень обиделся.
Я ему говорю:
– Леня, я ж тебе объяснял, что он просто знакомый, сам с ним разбирайся! Я ничего не гарантировал.
Когда я из Франции сюда приехал, он все еще дулся, и я работал с Ильей Резником. Потом позвонил ему, говорю: