"...Миг между прошлым и будущим" - читать онлайн книгу. Автор: Юрий Рогозин, Александр Зацепин cтр.№ 10

Когда я работал в ночном баре, туда забрел Никита Богословский. В те времена во Францию он приезжал частенько. Наверно, был очень благонадежным, и его пускали без проблем и провожатых.

Ну, зашел в ночное питейное заведение, где обитают дамы полусвета, увидел коллегу по творческому цеху, соотечественника в бедственном положении, – так подойди же, пожми ему мозолистую от клавиш руку, обними, троекратно расцелуйся, на худой конец! Нет, не подошел!.. А наоборот, тут же вышел, как только меня узрел. Чтоб я его не увидел.

Зато, когда вернулся в Белокаменную, по полной программе доложил в Союзе композиторов, что Зацепин позорит советских композиторов, играет, понимаешь, в таком баре, куда заходить противно и где вообще играть нельзя!

Вот только почему ж его, к примеру, не спросили, по каким таким надобностям он-то туда заглянул? В таком непотребном месте и рюмочку-то выпить – грех!

Однако что можно Юпитеру, того нельзя всяким беспартийным несознательным элементам. И меня благополучно исключили из московского Союза композиторов. Заочно. Как человека, дискредитирующего советский «облико морале».

Когда я вернулся, прихожу в московскую организацию Союза композиторов, где состоял на учете, и спрашиваю:

– На каком основании меня исключили? Я же в заявлении до отъезда писал, что уезжаю временно, вернусь и буду работать!.. И присылал вам письмо, что жду разрешения на возвращение.

А мне шепотом:

– Тут Богословский рассказал про тебя такое!.. Все перепугались до смерти…

Тогда я пошел к Казенину, председателю российского Союза. Казенин, добрая душа, мне говорит:

– Что ты волнуешься? Из нашего-то, российского, никто тебя не исключал, а решение московского отделения мы не пропустим, и все!

Так они и сделали. Правда, вызвали меня на какое-то собрание, начали укорять. Вы, дескать, нехорошо поступили, что так опрометчиво уехали из Советского Союза!..

Я говорю:

– А что вы меня укоряете? Я женился, а жена не захотела в Союзе жить. Потом мы расстались… Что я, злостный эмигрант, что ли? Никакого преступления не совершил. Если и там написал какую-то музыку, разве это плохо? Узнают хоть, что русские люди умеют что-то делать!

По большому счету я на них сильно не обижаюсь: они – коммунисты, сама система требовала побичевать меня как следует и помакать в грязь. Им по штату полагалось этим заниматься.

С другом Павлом Шебалиным, Калифорния, 1998 год

Итак, в Союз композиторов блудного сына вернули. Союз кинематографистов, видно, не был очень уж бдительным и поэтому меня не исключал. Косых взглядов на себе я не ловил. Все было нормально. Только перестал здороваться с Богословским …

А вот в Коммунистической партии я никогда не состоял. На меня всегда смотрели с подозрением:

– Почему в партию не вступаете?

– Не созрел еще окончательно, – говорил, – но работать над собой продолжаю!

Однажды меня даже в КГБ вызывали. Интеллигентный человек такой, приятный.

– Вот у вас, – говорит, – есть такой знакомый в Америке – Павел Шебалин?

– Есть, – чистосердечно признаюсь. – Общаемся с ним иногда. Трудновато, правда, на таком расстоянии. Океан все же… Но с Новым годом его письмом всегда поздравляю. И он – меня. Как-то приезжал в Россию, я его возил на экскурсию, показывал красоты державы.

А мне:

– У нас есть сведения, что он… агент!

– Ну, а я-то тут при чем? – спрашиваю.

– Нет, ничего, Александр Сергеевич. Просто мы хотели поставить вас в известность.

С Павлом Шебалиным у меня был анекдотический случай. Он – брат Дмитрия Шебалина, очень известного музыканта из струнного квартета Бородина, объехавшего весь мир. Отец Павла с семьей когда-то уехал в Китай, потом Павел переехал в США.

Так вот, приезжает как-то американский Шебалин сюда, тогда еще в Советский Союз, и я собираюсь повезти его в Суздаль. Иду в ОВИР, к начальнику, которого немного знал.

– Хочу, – говорю поехать в среду в Суздаль, показать старинный русский город своему приятелю Шебалину.

– В среду? – спрашивает начальник ОВИРа. – Не совсем тот день…

– Да он уезжает потом! – объясняю. – В другой день не получается.

Овирщик куда-то позвонил.

– Ну, хорошо, – говорит, – когда поедете?

– Утром, часов в девять.

– Ладно. – И поставил визу в паспорт.

Проезжаем километров восемьдесят, видим, маячит на дороге милиционер, пристально высматривая машины. Наконец, он обнаружил наш номер, обрадовался и останавливает нас.

Спрашиваю:

– Что-то случилось?

И Шебалин на русском языке тоже спрашивает (он прекрасно говорит на русском).

– Да нет, – отвечает милиционер. – Все в порядке. А где же у вас иностранец?

Павел говорит:

– Я иностранец! Американец.

– Да ладно!.. – улыбается милиционер. – Вы-то русский… А иностранца в багажник, что ли, заложили?.. Ну-ка, откройте!

Открыли мы багажник, там нет никого. Шебалин протянул ему американский паспорт, и тот успокоился. А мы поехали дальше. Так и не уяснив: зачем была устроена эта проверка?..

Постепенно жизнь входила в привычное русло. Стали появляться заказы. Сделали два фильма с Гайдаем, с Женей Хорошевцевым мюзикл «Русское Рождество в Париже» совместно с французами. Мне было очень приятно делать эту работу. Наши артисты ездили в Париж. Арию Бабы-яги прекрасно спела Людмила Гурченко. Несколько номеров исполнила Таня Анциферова, которую я очень люблю (мы с ней знакомы еще с фильма «31 июня», где она блестяще спела ряд песен). Я все это записывал дома, в своей студии.

Так что работа у меня была.

В нашей семье по традиции все учились в музыкальной школе. Но вот мой внук Саша ленился, отлынивал от рояля, хотя парень способный и играл неплохо. И тогда на помощь мы пригласили Светлану Григорьевну Морозовскую позаниматься с ним дома. Она очень хорошая пианистка, Гнесинский институт окончила и там успешно работала.