Все вышеописанное с лихвой компенсировало невзрачную внешность Мишкоатля Башнина, вечно не чесанные волосы и омерзительно свисающие складки жира на его боках, щеках и под подбородком. Любая женщина готова была бы с радостью нырнуть к нему в постель. Любая – кроме Алены Ашшурбанипавловны: во-первых, она была достойной девушкой чрезвычайно строгих нравов, а во-вторых, хорошо знала себе цену.
И в-третьих, давно уже побывала в постели у Башнина и больше туда не стремилась ни под каким видом. Разве что под угрозой полного развоплощения во всех физических и духовных ипостасях.
– Ну и рожа у тебя, Шарапов, – вздохнула Алена. – Ох и рожа.
– А ты небось надеялась, что за то время, что мы не виделись, я отрастил нимб и крылышки? – заржал Башнин.
– Думала, хотя бы сбросил рога и хвост. Но не случилось.
– Скучал по твоему дивному остроумию, подруга, – безмятежно проговорил Мишка. – Чем занимаешься сегодня вечером? Нет ли желания пару раз по-быстрому вкусно перепихнуться туда-сюда?
– Скажем «нет» Башнину, – холодно отозвалась запыхавшаяся Алена, а потом, поразмышляв, грациозно повернула голову и показала дураку язык, чтобы имел в виду, насколько он ей безразличен. – Ты дикий, грубый, вонючий, неотесанный, вульгарный мужлан. Практически животное.
– Точно, – легко согласился Мишкоатль. – Ем только когда хочется. Именно такие бабам и нравятся – гордые и неукротимые дикари.
– Бабам – не исключено. Чего же ты тогда подкатываешь не к бабам, неукротимый дикарь, а к эффектной изящной женщине?
Башнин поднес указательный палец к своему виску и сделал громкое «пх-х-х».
– Срезала, подруга. Учти же, что теперь мое сердце разбито вдребезги, навсегда-навсегда.
– Оно у тебя было когда-нибудь? – усомнилась девушка. – У тебя там, по-моему, стоит моторчик от игрушечной железной дороги. Такой, с резинкой. – Она подумала пару секунд и безжалостно добавила: – И тот через раз работает.
– Ну, ладно, ладно, не добивай смертельно раненного в сердечную мышцу, – поднял обе руки доставала Башнин. – Это не твой стиль, высокая госпожа. А пойдем тогда вечером на теннис! На «Кубок Кремля». Посмотрим, как смертные мячик туда-сюда пуляют. У меня, веришь ли, совершенно случайно завалялись два билета в правительственную ложу.
– Сходи лучше со своей старой подружкой.
– Со Светкой, что ль?
– Со своей верной правой рукой.
– После всего, что между нами было, могла бы уже запомнить, что я левша. Левой жму сто десять в два подхода.
– Жми хоть двести двадцать в любую сторону. Только оставь меня в покое.
– Тебе следовало бы гордиться, примитивная самка человека, что благородный адепт вроде меня вообще обращает на тебя свое благосклонное внимание.
– Я не заслуживаю такого волшебного подарка, о мохнатый самец женщины. Есть куда более достойные самки – скажем, Магда…
– Брось, Аленький. – Мишкоатль опасливо покосился на противоположную сторону стола, где в голос хохотала Тотенкопф, и на всякий случай понизил голос: – По правде говоря, без грима она столь страшна, что на пляже я не рискнул бы зайти с ней в одну кабинку для переодевания. Да и грим ее совсем не красит, если уж начистоту.
– Ты просто боишься, что она с размаху уронит тебя на жесткий кафельный пол, едва ты предложишь ей свою жалкую эрекцию. И так до семидесяти семи раз подряд.
– Я ничего не боюсь. Даже твоих торчащих лопаток, родная.
– Башнин, не очень-то фрякай! И что это вообще за публичный утренний спермотоксикоз? У тебя же недавно была новая девушка из «Блестящих».
– А, ну ее, – отмахнулся Мишка. – Я с ней уже поссорился.
– Как же это ты ухитрился так быстро, бравый самец?
– Да ерунда же, честное слово! Прискорбно перепутал и вместо «сходи на шейпинг» посоветовал «сходи на фистинг». Вот просто как-то случайно смешались в голове два разных термина. У тебя так бывает?
– Понятно. Я бы и на первое обиделась. Эрудит, блин! Да ты же Будду Шакьямуни от Найта Шьямалана не отличишь.
– Я вообще не знаю обоих, следовательно, эти фигуры не столь важны для моего духовного развития.
– Тебе для духовного развития важны только две вещи: упаковка виагры и разворот свежего номера журнала «Максим».
– Ха-ха-ха. Виагры. До чего же изящно ты пошутила.
– Как сумела, так и пошутила. Короче, возвращаясь к истории с фистингом: ты всегда был придурком, дорогой, им и помрешь.
– Чё, правда?!
– Святая. Помрешь как жил – форменным придурком.
– Нет, чё, правда «дорогой»?
– Это просто вежливая фигура речи. Кстати, дорогой, когда ты заберешь наконец остаток своих презренных вещей? Я больше не собираюсь носить дома твои идиотские футболки. Знаешь, каждый раз как будто к лягушке прикасаешься. Бр-р-р!
– Так они ж теперь воняют небось?..
– Ничего, мне их горничная после тебя постирала два раза с кондиционером. Смотри, не заберешь, пущу на кухонные тряпки для гномов. А бритву отдам Сергееву.
– Пусть лежат, солнышко. Вдруг мне еще как-нибудь доведется заночевать у тебя. Скажем, сегодня вечером.
– Ну, ты! Брение из плюновения! Ты ведь в курсе моей принципиальной позиции по данному вопросу.
– Конечно, в курсе. Тебе нравится сверху и сзади.
– И еще стоя. Нет, я имела в виду совершенно другую позицию.
– Это какую же? Бочком-с?..
– Это вот какую: Башнин у нас не пройдет ни под каким видом!
– Разве так можно разговаривать с любимым человеком, красавица?
– Девушки, скажем самое решительное «нет!» фантастическому придурку Башнину!
– Ты знаешь, кара миа, я терпелив как древний змий, я умею веками талантливо караулить жертву. Однажды ты приползешь ко мне, женщина, вся в слезах и соплях, и станешь на коленях умолять спасти тебя от одиночества и бессмысленности существования…
– Башнин, вон из профессии! Плесенью не покройся ожидамши, спасатель хренов. Чип и Дейл в одном лице…
Лязгнула небольшая бронзовая дверь под потолком, и гул в зале словно обрезало ножом. Все лица синхронно, как одно, повернулись на звук.
По высокой винтовой лестнице в зал неторопливо спускался задрапированный в черный плащ Великий магистр ордена Эммануил Тиглатпаласарович Нигредо. Когда он ступил на первую ступеньку, адепты разом встали, смиренно приветствуя почтенного старшего брата. Спустившись, прошествовав к столу и заняв свое место, он также поприветствовал братию кивком и предложил садиться. Прелюдию к магической церемонии можно было считать открытой.
Эммануил Тиглатпаласарович был героем крайнего, сто пятьдесят восьмого крестового похода. В Месопотамии вместе с другими американскими диверсантами он расставлял электронные маркеры для тонкого наведения высокоточного оружия коалиционных сил. Владыка Империи Добра пожаловал ему титул пожизненного сенатора и гасиенду во Флориде с хлопковой плантацией и пятью тысячами душ, но Палсарыч все же вернулся на историческую родину, приняв должность приора ордена Повелителей Новостей, а чуть позже выслужив и высший орденский пост.