Но все это лирика.
Ранним утром четвертого дня после победы Дмитрий стоял на крыльце терема, смотрел на легкий туман и думал. Вчера с вечера стали известны окончательные сведения по потерям
[42] и трофеям, заставившие его сильно напрячься.
Сведя все данные воедино, Великий князь понял, что попал в очень непростую ситуацию.
С одной стороны, достигнут решительный успех – все его конкуренты на престол Великого княжества Владимирского были разбиты и обескровлены.
Владимиро-Суздальский союз, собравшийся изначально под стяг братьев Константиновичей Суздальско-Нижегородского розлива, потерял в двух битвах порядка шести с половиной сотен воинов. Что совершенно обескровило не только дружины братьев-князей, но и города, выставивших городские полки. В то время как пленных, что примечательно, практически не было. В первой битве вообще ни одного не осталось – копья да стрелы сделали свое дело, оставив на поле боя только трупы да тяжело раненных бойцов, отошедших в мир иной вскорости. Во втором сражении – десятка три пленников набралось. Да и то только потому, что им выпала честь сразиться с кирасирами, а не с московской пехотой. Ведомые страхом перед куда более крепкими бойцами, они пленных не брали, буквально стоптав дружинников.
Тверское княжество также получило изрядную оплеуху, оставив на поле боя без малого две сотни ратников. То есть, по всему выходило, что никто более оспорить его право на правление Владимиром и вассальными территориями не мог. Физически.
С другой стороны, армия Великого князя потеряла треть личного состава
[43], большая часть которого являлась пикинерами, сыгравшими одну из ключевых ролей в кампании. То есть принять в обороне напор кавалерии было больше нечем. При том, что трофеев оказалось уже очень много. Слишком много. Настолько, что даже Мамай, узнай он о том, мог бы позариться и напасть. Кому-кому, а ему деньги на борьбу со своими политическими противниками очень бы пригодились. Ну, может, не совсем деньги, но то, что можно выгодно продать, уж точно.
Посему Великий князь оказался в довольно непростом положении. По идее, следовало бы взять Городец и Нижний Новгород, дожимая своих оппонентов. Но Дима был абсолютно убежден, что Константиновичи постараются прикрыться каким-нибудь эмиром Орды. Страждущих бабла амбициозных авантюристов там хватало. Особенно сейчас, когда ханская власть покрывала только часть территории и шла гражданская война.
В Тверь тоже бы было неплохо заглянуть. Но там совершенно точно его ждал бы Ольгерд. А без соединения с силами, оставленными в Москве, Великому князю Литовскому противостоять будет крайне сложно.
– Мда… дилемма, – произнес Дима, почесывая затылок.
– Хочешь продолжить поход? – поинтересовался митрополит, наблюдавший уже минут десять за тем, как Великий князь напряженно думает.
– Да, но меня смущает слава Игоря
[44].
– То есть?
– Сложность таких кампаний в том, что, с одной стороны, нужно взять как можно больше, дабы окупить войну. А с другой – уметь вовремя остановиться. А то ведь можно и подавиться слишком большим куском….
Немного помучившись, Дмитрий решил завершать поход. Слишком опасно стало двигаться дальше.
Как так вышло, что Великий князь смог так успешно дебютировать в ратном деле? Ведь против него вышли намного превосходящие силы, а еще Наполеон говорил, что Бог на стороне больших батальонов. Так-то оно так, только с небольшой оговоркой – «при прочих равных». В противном случае происходит точно так же, как и везде в жизни – «Бог на стороне хороших стрелков», если, конечно, верить Вольтеру. Смысл этого высказывания сводился к тому, что Великий князь соединил в своей армии два фактора, давших ультимативное преимущество. Это нормальная армейская дисциплина, совершенно чуждая региону и эпохе, и технические новинки.
Самым удивительным и решительным успехом отличилась кавалерия. С нее и начнем.
Кроме наведения порядка и дисциплины и, как следствие, управляемости среди кирасир, Дмитрий решил специализировать ее на таранном ударе. Для чего ему пришлось ввести три профильных технических новшества: новое седло, копье и опорный крюк на доспехах.
Практически не распространенное на просторах Восточной Европы и Азии ясельное седло давало глубокую посадку и очень хороший упор для всадника. Забираться в него было сложнее, зато теперь и выбить всадника становилось чрезвычайно затруднительно. Проще пробить копьем насквозь, чем «ссадить». Кроме того, подобное седло, за счет радикально лучшего упора, позволяло наносить значительно более сильные копейные удары, совершенно невозможные без него. В то время на Руси не было столь профилированных седел. Старорусское седло относилось к традиционным степным «седалищам» и характеризовалось формулой: легко садиться – легко слетать. Ведь таранный удар, применявшийся на Руси, был лишь одной из форм атаки и под него ни седла, ни лошадей, ни копья не затачивали.
С копьем пришлось помудрить еще сильнее, изрядно завязавшись на продукцию лесопилки. Смысл заключался в том, что Дмитрий решил творчески развить идею копья «крылатых гусар».
Что он делал? Брали хорошо просушенный ствол ясеня и на лесопилке распускали его на стандартные доски. Потом уже малой пилорамой каждая доска распиливалась на рейки квадратного сечения. Дальше эти заготовки ждали лекала, на которых, с помощью рубанков, им придавали сечение равнобедренной трапеции. Да еще и переменной ширины основания и высоты. Без всех этих новшеств – чрезвычайно сложная деталь выходила, стоившая немалых денег и часов труда. Лекал-то не знали. А так – за день один плотник таких заготовок несколько десятков изготавливал, не сильно напрягаясь. Да одну к одной с очень небольшим «биением» геометрии. Следующим этапом шло склеивание древка на оправке. Получалась своеобразная трубка восьмигранного сечения с легкими конусообразным сужением и переменной толщиной стенок. А потом ее еще и лентами ткани обматывали, пропитанными клеем, разумеется. Для XIV века – натурально «хайтек». Легкое, прочное, жесткое древко, ощутимо превосходящее по этим качествам обычную «палку». Однако Великому князю, благодаря внедренным технологиям, эти «трубки» обходились довольно дешево.