Так не бывает - читать онлайн книгу. Автор: Макс Фрай cтр.№ 32

– На радио бы тебя, говорун, – только и сказал на все это Чарли, когда ребенок наконец замолчал. – Вот где для тебя самое подходящее место.

Йоханнес возвел глаза к потолку: ну молодец, теперь это чудовище не заткнется еще полночи, выясняя, что такое радио, зачем он там нужен и как туда попасть. И да, конечно, самый же главный вопрос забыл:

– А там что, тоже есть музыка?

* * *

Отвратительно коммуникабельный ребенок умудрился достать всех: руководство десятка радиостанций, на которые ходил на собеседования, преподавателей на курсах радиоведущих, куда его в итоге отправили от одной из этих радиостанций, лишь бы только отстал (если уж все равно не уходит, пусть учится, задатки-то действительно есть), руководство курсов радиоведущих, снова руководство радиостанции, теперь уже той единственной, которая имела неосторожность сразу его не выгнать. Йоханнес только злорадствовал, слушая по вечерам рассказы Гэри о том, как он убеждал очередного человека, что ему очень надо: терминологии Чарли уже успел его обучить, обаяние и напор у него были свои, так что получившийся настырный мальчишка лет двадцати трех на вид успешно сокрушал препятствие за препятствием и уже через несколько месяцев стал одним из ведущих какой-то маленькой никому не интересной передачи, идущей в совершенно неудобоваримое время – что-то около четырех часов дня.

Альбомы Чарли наполнились двойными портретами: вот две головы, белая и рыжая, склонились, изучая вкладыш к новой кассете. Вот духи, перетягивая и строя друг другу рожи, пытаются поделить удручающе неделимую книжку по истории музыки «от начала века до наших дней». Вот Гэри, единолично завладев наконец наушниками, сидит в любимом углу Йоханнеса с любимым магнитофоном Йоханнеса в обнимку и блаженно щурится под какую-то песню, а на соседнем рисунке отлучившийся было буран замирает в дверях и хмурится, размышляя, надавать ребенку по шее или все-таки ладно уж, пусть.

Через полгода коротких дневных эфиров Гэри перевели на более популярную программу, а еще через год он всеми правдами и неправдами выклянчил у начальства место одного из трех постоянных музыкальных обозревателей, умудрившись, к изумлению Йоханнеса и гордости Чарли, не только не поссориться с человеком, которого ради него сняли с эфира, а еще и подружиться с ним и начать таскать у него все самые новые записи за несколько дней до того, как их ставили официально – парень оказался кузеном одного из известных продюсеров.

– Подхалим, – напоказ бурчал Йоханнес, не забывая при этом регулярно отбирать у «ребенка» добываемые новинки. – Интриган.

– Молодец, – улыбался Чарли, ежедневно слушая о приключениях Гэри и его обаяния. Мальчишка искренне желал всем добра и умудрялся как-то договариваться так, чтобы и людей не обидеть, и сам получить то, что нужно. А нужно ему было эфирное время и говорить о музыке, столько, сколько дадут.

– И особенно, – восторженно тарахтел Гэри, – я хочу вести ночной эфир, самую последнюю передачу, после полуночи. Знаешь, чтобы, когда все самые отчаянные мечтатели возвращаются домой и включают приемник, они слышали мой голос и ту музыку, которую я выберу для них сам. Не хит-парад, не новинки, а все подряд, чего только душа пожелает. Представляешь, какая сила в такой вот длинной-предлинной песне?

Чарли не сомневался, что очень скоро подопечный осуществит эту свою мечту и будет наконец рассказывать то, что считает важным. Так, как говорит им с Йоханнесом о концертах, на которые ходит теперь едва ли не чаще бурана. Так, как, наверное, пел дома, разнося по округе отзвуки, сплетая их каждый раз в совершенно новую песню для простора и голоса. Эту картину Чарли, очень приблизительно представлявший, как на самом деле выглядит та сторона, видел поразительно четко. Даже рисовал иногда, пытаясь угадать, на что же это похоже, но так, чтобы никто не видел. Засмеют еще, паразиты, с них станется.

* * *

Когда Чарли понял, что скоро пора уходить, самой большой его заботой стал Гэри.

– Следующий Чарли тебе не понравится, – говорил он Йоханнесу, – я чувствую, каким он будет, и знаю, что вы не сойдетесь. И мальчик тоже. Ты уж не бросай его одного, очень тебя прошу. Это только кажется, что он такой общительный и нигде не пропадет, а на самом деле, знаешь…

Йоханнес мрачно молчит. Ему отчаянно не нравятся все эти разговоры, они навевают на него глухую тоску даже больше обычной, хотя, казалось бы, куда уж? Если Чарли так волнуется за ребенка, промывал бы мозги ему. Это же, в конце концов, ему надо знать, что людям рядом с ним бывает не по себе. Чарли придумал целую теорию: мол, разговаривать и договариваться Гэри умеет отлично, а дружбы у него ни с кем из многочисленных приятелей с радиостанции так и не вышло. Жутковато, мол, рядом с ним людям при более близком знакомстве. «Я знаю, что говорю, просто, в отличие ото всех остальных, умею с этим справляться, мне по рангу положено. Не хочу, чтобы он был один». На фразе: «И с девочками у него, по-моему, тоже не очень…» Йоханнес окончательно махнул рукой. Можно было бы съязвить, что кое-кто принимает очень даже взрослого потустороннего духа за своего несовершеннолетнего внука, но из уважения к Чарли буран сдержался. Покивал, пообещал присматривать за ребенком («Вполглаза!») и понадеялся, что вся эта дурь у Чарли скоро пройдет и все станет как раньше – выглядел он совершенно здоровым и не очень-то старым даже по человеческим меркам.

Но, видимо, Чарли живут по каким-то своим законам, не похожим ни на законы духов, ни на законы людей. Когда однажды утром в дверь позвонил чужой неприятный тип и сказал, что пришел за альбомом, Йоханнес молча захлопнул у него перед носом дверь. Усилием воли заставил себя не бежать, очень-очень медленно дошел до дальней комнаты, в которой жил Чарли.

Заглянул.

Бесконечно медленно вдохнул и выдохнул.

Достал из шкафа альбом, вернулся в прихожую, рванул на себя дверь. Новый Чарли невозмутимо стоял на пороге. Отдать альбом, снова захлопнуть дверь, не прощаясь. Гэри спозаранку ускакал на радио, так что можно просто сесть на пол, прислониться к двери и позволить себе почувствовать всю ту привычно острую, надрывную пустоту, которой, как оказалось, в нем какое-то время не было.

* * *

После смерти Чарли все развалилось.

Йоханнес замкнулся в себе, сутками пропадал на работе, на концертах, просто где-то в городе, лишь бы не возвращаться домой. Дожидаясь его по вечерам, Гэри все острее понимал, что слишком самозабвенно все это время играл в человека. Привык, что есть Чарли, друг и наставник, думал, что легко прижился среди людей таким, какой есть. Пустой темный дом говорил другое: одного Чарли было достаточно, чтобы Гэри чувствовал себя принятым, но теперь Чарли ушел, и правда состоит в том, что, кроме него и Йоханнеса у Гэри никого нет. Йоханнеса на самом деле нет тоже: ни у кого нет Йоханнеса, и у Йоханнеса нет никого. Теперь. Интересно, сам-то он это понял? Или, как ему это свойственно, выкрутил регуляторы звука и ярости в максимум, закрыл глаза – и так, мол, и было? Скорее всего. Что ж, значит, Гэри остался один на один с музыкой и тем, как ее можно здесь петь. Ему как раз недавно пообещали наконец полуночный эфир, будет чем занять мысли и бездну, которую снова стало бессмысленно прятать. В конце концов, чем он хуже Йоханнеса? Люди сторонятся его точно так же, значит, пора человеческому ребенку в нем наконец повзрослеть, а рывком люди взрослеют как раз на чужих смертях.