Бывшие сотрудники Головченко взяли Геннадия Сидельникова под наблюдение, чтобы прояснить его нынешние ориентиры. В принципе, Дмитрий не сомневался в Гене, но лишний раз убедиться не мешало. Знакомясь с донесениями нелегальной наружки, он удостоверился, что никаких роковых изменений с Геннадием не произошло. Внешне он носил маску человека, который интересуется политикой только по служебной необходимости, но на деле очень внимательно следил за всеми нюансами политического процесса на Украине. Каких-либо признаков того, что он ведет двойную игру, замечено не было. После возвращения Крыма в Россию у Головченко уже не оставалось выбора. ЦРУ ставило перед спецслужбами хунты задачу как можно активнее разоблачать тех, кто занимал высокие посты при прежнем режиме. А Дмитрий считался в старом СБУ очень влиятельной фигурой. Тянуть больше было нельзя. Головченко встретился с Геной, сообщил ему, что обладает бесценной информацией, ради которой необходимо обеспечить приезд в Киев российского журналиста. Желательно, чтоб это был малоизвестный репортер, не привлекающий особого внимания. Выслушав Головченко, Гена сказал, что этот план выглядит слишком сложным. Ведь он сам может передать материалы на российское ТВ. Но бывший эсбэушник настаивал на своем, поставив Гену перед фактом: если дипломат не принимает его предложения, то лучше им обоим забыть об этой встрече. Гена попросил два дня, чтобы подумать, а потом вышел на контакт. Дипломат-разведчик предложил провернуть это дело через Администрацию Президента РФ, которая поддерживает теснейший контакт со всеми влиятельными российскими СМИ. Дмитрий согласился. А сам поручил своим следить за тем, чтобы все прошло гладко.
– И как все прошло? – Я, до этого слушавший Дмитрия очень внимательно, не удержался от язвительного вопроса.
– По их наблюдениям, в Киеве все развивалось нормально. Но они вынуждены были вести себя осторожно, поэтому слежка за Геннадием велась не круглосуточно.
– Они и за мной следили?
– Только в тех случаях, когда с вами рядом находился Геннадий. Привлекать внимание отдельно к вам я посчитал крайне неосмотрительным. Вы должны были выглядеть эдаким простачком, выскочкой, таким, какого не пошлют на действительно серьезное дело.
Я перевел взгляд на отца. Судя по всему, теперь настала его очередь.
Но он молчал.
– Дмитрий, а это ваша идея, что этим простачком, не вызывающим подозрений, буду именно я?
– Нет. Но когда меня известили об этом, я полностью это одобрил. Конечно, это несколько нарушало замысел по части вашей неприметности, но участие в деле Василия Дмитриевича перевешивало все остальное.
– Ну что же! Теперь, когда не тайна, что все эти дни вы оба дурили меня с завидным усердием, я хотел бы услышать тебя, отец.
* * *
– Это должно было не так кончиться, сынок… Все задумывалось как твой триумф, понимаешь? Я знаю твой характер. Если бы ты обо всем был осведомлен заранее, дело могло бы не выгореть. Ты слишком много рефлексируешь, извини меня, конечно. Надо было использовать тебя как можно эффективнее.
– И получилось?
Отец насупился. Ответить на это ему было нечего.
– Но что-то пошло не так! Да? Кукла сломалась?
– Не кричи. Тебе нельзя волноваться.
– Ты соображаешь, что ты несешь? Предлагаешь мне не волноваться в тот момент, когда меня в деталях информируют о том, что держали за дурака. Оказывается, я был частью плана по спасению мира, но завершилось все тем, что меня оболгали, куча людей от меня отвернулась и проклинает на каждом шагу, а типы, которых я ненавижу, возводят меня на пьедестал и даже предлагают собирать деньги на мое лечение.
– Выслушай меня… Коля! Вскипяти ему чаю, он дрожит весь.
Васькин убежал на кухню.
– Несколько дней назад меня вызвал к себе Максим Крестовский из Администрации Президента. – Он произносил каждое слово таким тоном, будто именно оно, а не какое другое, служит его оправданием. – Я удивился. Мы и знакомы-то с ним довольно шапочно. Нас не связывали никакие общие проекты. Сфера моей деятельности никак не пересекалась с его.
– Теперь понятно, почему меня показывали Крестовскому на презентации Примусова. А я-то все гадал, зачем он тебе привет передавал?
– Дослушай меня. Не перебивай! Как только я вошел в кабинет Крестовского, сразу же пожалел об этом. Кто, ты думаешь, сидел у него? Эта скотина Кабанов. К таким, как он, ничего нельзя испытывать, кроме брезгливости.
При упоминании Кабанова мне чуть не стало плохо. Скотина! Ведь когда он отправлял меня в Киев, у них с Ларисой были уже куплены билеты в Прагу. Не забуду ему этого. Как так можно?!
– Я не пожал протянутую им руку. Просто кивнул. Но он ничем не выказал обиду, будто ничего не произошло. Крестовский вел себя на удивление вежливо. Сначала долго выспрашивал, как у меня дела, не нуждаюсь ли я в чем-нибудь, как здоровье моих близких и т. д. Одним словом, напускал тумана. А я все ждал, когда он объявит, зачем меня пригласил. Интересно, что Кабанов смотрел все это время на меня так восторженно, словно всю жизнь только и ждал встречи со мной, чтобы взять автограф. Чертов индюк! Завершив прелюдию, Максим Петрович перешел к делу. Перво-наперво он принялся мирить нас с Кабановым, мотивируя это необходимостью в сложный для России момент объединиться всем представителям элиты. Я, конечно же, держал в уме, что ты работаешь на канале Кабанова и что Крестовский не может об этом не знать.
Я согласно кивнул. Кажется, отец подходил к самому тяжелому для себя месту.
– Понятно, что Крестовский пригласил нас не только для того, чтобы помирить. Я терпеливо ждал, что же последует дальше. Гадал, в чем истинная цель Максима. Но то, что в итоге услышал, не скрою, поразило…
Я, видя, как отцу тяжело, решил прийти ему на помощь:
– Папа! Не мучайся. Позволь мне закончить. Крестовский, как нетрудно догадаться, – это тот человек из Администрации, на которого вышел Гена и донес до него идею с «неприметным журналистом». А хитроумный Максим гениально развил ее: если этим лопушком будет сын политика, известного своей непримиримостью к украинским националистам, эффект будет не просто заметным, а фантастическим. Ради этого меня, гадкого утенка-редактора, решили превратить в сказочного принца-эфира. Прав я?
– В общих чертах. Но гадким утенком тебя никто не называл. Кабанов отрекомендовал тебя как очень талантливого человека, достойного сына своего отца. Он еще рассуждал о генерале Раевском, вышедшем под французскую картечь вместе с сыновьями.
– В общем, они уговорили тебя дать разрешение на мое использование, а ты в свою очередь убедил себя, что все это пойдет мне на пользу.
– Имей в виду, меня не поставили в известность, что твоим источником будет Дмитрий. Я об этом узнал только сегодня. Не думаю, что и Крестовский с Кабановым были осведомлены на этот счет. Гена вполне мог внушить им, что анонимность источника – залог успеха всей операции. Собственно, если он так сделал, в этом есть логика. И еще одно… Тогда словно некий голос обязал меня: твоему сыну пора послужить Отечеству.