Он хотел возразить, но мимо нас шла моя соседка со своей шумной веселой семейкой. Она взглянула на меня, заметила мое возмущенное лицо и мгновенно пришла на помощь.
– Ой, Катенька! Вы с нами?
Я решительно влилась в их ряды, заставив нахального спутника отцепиться от моей конечности. Вместе с соседями дошла до дома и оглянулась. К моему удивлению, Павел хмуро смотрел мне вслед. Заметив, что я обернулась, постучал по сердцу двумя пальцами. Недоумевая, я вошла в подъезд. Что значит этот странный жест?
На следующий день на моем столе лежала роза на длинном толстом стебле со срезанными шипами. Ярко-алая, как кровь. И записка с одним-единственным словом «извини».
Мужчины снова смотрели на меня с ехидными ухмылками, а женщины завистливо. Нет, как мне не хватало своих старых коллег! Лизонька наверняка сказала бы что-нибудь смешное, Марья Ивановна привела бы мудрый пример из своей жизни, а Любовь Николаевна изрекла бы фривольное типа «от жизни нужно брать все, и даже больше». И никто не смотрел бы на меня с таким негативом.
– Новый поклонник? – якобы нейтрально произнес сидевший напротив Виктор.
– Понятия не имею. Это вы его видели, вы его и должны знать. – Сказала это с неприкрытым отвращением, но достали уже.
– Это Павел Громов из геологоразведовательного. У него после развода тормоза отказали, всех окружающих баб на прочность проверяет. – Данута презрительно сморщилась. Видимо, она тоже под разнарядку попала.
– А до развода он что, этим не грешил? – скептически поинтересовалась, убирая розу на край стола. – Что-то мне говорит, что у него уж слишком большой опыт.
– Было дело, – признала Данута. – Потому жена от него и ушла.
– Черного кобеля не отмоешь добела, – процитировала я всем известную поговорку и принялась за работу, больше не отвлекаясь по пустякам.
Но Дануте стало жаль розу.
– Завянет ведь, – сказала она, подойдя ко мне, взяв ее в руки и понюхав. – Хорошо как пахнет. Может, отдашь?
– С удовольствием, – я едва взглянула на цветок, внимательно анализируя полученные данные. – Конечно, жаль, если засохнет. Роза ни в чем не виновата.
Данута взяла ее, налила воды из кулера в высокий стакан, больше похожий на вазу, опустила в него розу и поставила перед собой.
– Тебе не стыдно забирать чужие подарки, Данута? – насмешливо спросил Виктор.
Не давая ей ответить, я сердито обрезала:
– Мне подарки не нужны! Особенно от откровенных волокит.
Наши пререкания прервал Василий Егорович, пришедший проинспектировать вверенный ему отдел. Увидев розу на столе Дануты, удивленно протянул:
– Данута, не ожидал от тебя такого. Ты же замужем! Неприлично, неприлично! А если я мужу скажу?
Она от начальника такого коварства никак не ожидала и растерянно захлопала накрашенными ресницами. Мужики злокозненно молчали, ожидая ее жалких оправданий. Пришлось вмешаться.
– Это моя роза, Василий Егорович, но она мне не нужна, вот ее и спасла Данута.
– Не нужна, говорите, Катерина Георгиевна? – он повернулся ко мне массивным телом. – Это хорошо, потому что эту розу я в руках Павла видел. А он… эээ… не тот, кто нужен приличной девушке.
– Согласна с вами, – я чуток склонила голову в подтвержденье его правоты.
– Молодец! – он аж крякнул от удовольствия. – Разбираешься в нашем брате! Правда… – тут он замялся, но я его и без продолжения поняла: он, как и мои драгоценные родственнички, желал бы видеть меня при хорошем мужчинке. – Ну, на этот предмет мы потом поговорим. Наедине.
Выяснив, кто чем занимается, он ушел, а Данута, лукаво мне подмигнув, утешила:
– Не журись, дивчина, теперь тебе непременно найдут добрые руки! И будешь жить-поживать, добро наживать!
– Что-то не хочется, право слово.
Главный в нашей комнате, обладающий на редкость странным именем Ананий Прокопьевич многозначительно на нас посмотрел, и мы тут же заткнулись. А вот нечего трепаться на работе! Сами не работаем и другим не даем!
После работы меня снова поджидал Павел. Насмешки на его лице уже не было. Пристроившись рядом, поинтересовался:
– Понравилась роза?
– Дануте понравилась.
– То есть ты ее ей отдала?
– Догадливый.
– Да я так сразу и предполагал. То есть ты меня не простила?
– А я тебя ни в чем и не обвиняю, следовательно, и прощать мне тебя не за что, – как-то сразу мы перешли на «ты». – Держись от меня подальше, мне ничего больше и не надо.
– Жаль, ты мне понравилась.
– И что с того? Тебе слишком многие нравятся.
Он искоса на меня посмотрел с каким-то виноватым выражением лица.
– Что, уже рассказали о моем недостойном моральном облике?
– Конечно, ты же местная знаменитость. От тебя по этой причине и жена ушла.
– Кто тебе это сказал? – он вскинулся, готовый сражаться за хрустальную чистоту своего нрава.
– Василий Егорович. – Это было вранье, но подставлять Дануту я не хотела. К тому же была уверена, что выяснять отношения к моему начальнику Павел точно не пойдет. – А что, он наврал? – я специально говорила гадости, чтоб проникся и отстал.
Павел вздохнул и даже малость покраснел.
– Ну, как сказать?..
– Да никак не говори. И так все ясно. – Он подтянулся, собираясь выдать на-гора очередную лажу, но я не дала: – И не вздумай заверять, что ты все осознал и больше не будешь. Будешь, и еще как!
Он огорчился. И даже без притворства. И посмотрел на меня с укором, сердито наморщив лоб.
– «Ах, вот какая ты! А я дарил цветы!» – насмешливо пропела я строчку из старой глуповатой песенки. – Да, вот такая я! И учти, я на тебя никаких видов не имею!
– А вот я на тебя имею! – Павел хмуро ухмыльнулся. – Мне давно никто так не нравился.
Я удивилась.
– А женился как? – Он поморщился, и я все поняла. – По залету?
Он смешно почесал кончик носа и признался:
– По залету, ты права. но не жалею. Сынулька классный.
– А жена наверняка жалеет. По сути, ты ей жизнь испортил.
Он сердито взлохматил волосы и с пренебрежением выдохнул:
– Это что, женская солидарность? Верка мне тоже самое говорит.
Мне стало скучно. И почему у этих кобелей всегда женщины виноваты? Вообще-то предохранение – обязанность мужчины, а не женщины.
Пользуясь тем, что мы уже подошли к моему дому, я быстро достала проходилку, приложила к дисплею и проскочила внутрь, не дав ему ни единого шанса последовать за мной. Сердито думая, что еще бы погуляла, свежим воздухом подышала, если бы не этот назойливый тип, поднялась к себе.