Кондор умеет ждать - читать онлайн книгу. Автор: Александр Терентьев cтр.№ 55

Майор видел слепящее белое солнце, зеленку, красно-коричневые горы, серпантины дорог, по которым с грохотом и пылью проносились боевые машина десанта, БТРы, БМП, танки и колонны грузовиков. Много-много белой афганской пыли и… черного жирного дыма. Так страшно горят подожженные наливники-бензовозы… Дым, стрельба, кровь, мечущиеся фигурки наших и моджахедов в длинных серых одеждах, в чалмах или в блинчатых не то шапочках, не то панамках…

— Ты меня слушаешь, майор? Так вот, мы тогда на перехват караванов ходили. И с твоим братом я тогда же познакомился — он со своей разведгруппой неделями по горам лазил. Дело они свое туго знали… Пришла информация от местных осведомителей об обычном караване: оружие, боеприпасы, наркота и всякое барахло контрабандное. Шли брать обычный караван — ну, там десяток-другой вьючных лошадей да десятка два духов, — а напоролись чуть ли не на батальон. Там ведь никому из местных, по сути, верить было нельзя — ни жителям, ни царандоевцам, никому. Восток — сам знаешь, дело тонкое, а мы там чужими были. Где друг, а где враг — хрен поймешь. Днем он тебе «шурави, шурави» с улыбочкой, а ночью блокпосты режет, сволочь… В общем, в такую мясорубку я со своими ребятами попал, что и сегодня вспоминать неохота. Шлем радио, помощи просим — а нам отвечают, что броники туда не пройдут, а вертушки пришлем скоро. Держитесь, мол, и ждите. Тогда твой брат со своими пацанами меня из-под самого носа у духов и вытащил. Чуть живого…

Отвалялся я свое в госпитале ташкентском и снова туда — до замены еще полгода оставалось. В первый же вечер в офицерской общаге у мужиков про старлея Орехова спрашиваю — смотрю, морды воротят, молчат. Ну, потом все-таки после пары стаканов разговорились и говорят: «Нет больше твоего старлея. В рейде они на засаду напоролись. Там их всех и положили… И не лез бы ты в это дело…» Там больно уж мутная история была. Ты думаешь, это только сейчас в русской армии воруют и химичат? Нет, парень, в Афгане тоже всякого хватало. Как я понял, твой брат хотел пару полковников на чистую воду вывести — то ли они с наркотой дела вертели, то ли еще какие гешефты проворачивали, уж не знаю. А он хотел правды добиться. Только вместо правды получил цинк, место в «черном тюльпане» и орденок посмертно… Давай, майор, за них за всех не чокаясь…

— Когда мужики домой цинк привезли, я думал, что мать не переживет, — глотая почему-то потерявшее вкус виски и закуривая новую сигарету, тихо сказал Орехов. — А я тогда как раз школу заканчивал и в военное училище собирался. Батя ничего, а она криком кричала, мол, не пущу, хватит им одного сына. Им — это нашему правительству тогдашнему… Потом затихла, вроде смирилась… Ладно, а теперь расскажи, что там с тобой потом случилось?

— Да ничего особенного, обычная история… — на лице наемника появилась злая улыбка, больше похожая на гримасу. — Накрыли нас, как говорится, превосходящие силы противника и попал я в плен. Был советский офицер, а стал никому не нужный грязный мужик, сидевший в поганой глубокой яме. Сначала надеялся, что не бросят, найдут, отобьют или обменяют. А потом уже и надежду потерял. Наверное, они меня в пропавшие без вести записали. И знаешь, что я понял, пока в том зиндане дерьмовом сидел? Что той Родине, об измене которой ты мне недавно толковал, на меня абсолютно наплевать! Ни ей, ни генералам, никому я не интересен и не нужен, понимаешь?! Никому. Так, быдло и мясо пушечное…

Журналисты — вроде бы бундесовские — про меня случайно узнали. А потом какая-то благотворительная контора типа Красного Креста меня у моджахедов выкупила. Не Родина-мать, заметь, а совершенно чужие люди спасли меня от смерти в той поганой яме… Сначала меня, как я понял, цэрэушники крутили-вертели, а потом отстали. И вдруг выяснилось, что и там, на Западе, я никому не нужен. Пособие дали, бумаги какие-то — и все! Куда идти, что делать? Без профессии, без языка. К своим, в Союз, пробиваться? Ну уж хрен! Я у духов в тюряге насиделся, а в СССР, как усатый вождь говаривал, «в Красной армии плэнных нет — есть только прэдатели!».

Попался в руки номерок «Солджер оф форчун» и пошел я искать вербовочный пункт, в наемники записываться. А что я еще умею, кроме как воевать? Короче, навоевался по самые некуда, до блевоты. Где только черти не носили. Вот теперь сюда, в этот рай гребаный занесли… Такая вот история, Викторович… Нет у меня ни родины, ни друзей, ничего нет. Космополит в камуфляже я… И, если честно, плевать мне все эти годы было, в кого стрелять. А вот когда татуировку на твоем плече увидел, вроде что-то шепнуло мне: «Все, брат, это край… Ты уже своих мочить взялся, а ведь брат этого мужика когда-то без раздумий к тебе на помощь бросился и из грязных лап смерти выдернул! Теперь или долги возвращай, или — пулю в лоб…» Извини, путано я все рассказываю. Но что-то типа этого было… Видно, отвоевался я. Если ты кого-то жалеть начинаешь — ты как наемник кончился…

— Ладно, жалостливый ты наш, — недобрым, уже чуть нетрезвым взглядом посмотрел на Джексона майор, — можешь считать, что слезу ты из меня вышиб. Я даже имени твоего не спрашиваю настоящего, а вот что ты мне скажи — только честно: в русских геологов стрелял?

Над столом повисла нехорошая, какая-то тоскливая тишина. Орехов, исподлобья наблюдавший за реакцией наемника, мысленно проговорил: «Ну что тебе стоит, Джексон рязанский, соврать, а? Ну, соври, скажи, что тебя там и рядом никогда не было… Соври и я все пойму и на твою сторону встану! Ну?»

— Стрелял. Я командовал группой и первый выстрел сделал я, — с мрачным вызовом наконец-то ответил Джексон. — Теперь ты знаешь все. Или почти все… Хочешь пристрелить меня? Давай, стреляй.

— Да пошел ты… — майор нетвердой рукой налил по полной стопке, расплескивая золотистую влагу, и подвел итог всем своим еще неясным сомнениям: — Я тебя не знал, не знаю и знать не хочу. И даже не видел никогда. Пусть с тобой вон Мария со своими полковниками разбирается, если захочет. Их земля, в конце концов. Давай выпьем за нашу иногда такую поганую работу. Но кто-то ведь должен ее делать… Пей, рейнджер, за ВДВ пей, за моих боевых пловцов, за Афган, за Чечню, за всех, кто там остался, пей! И я с тобой выпью, хоть ты и сука. А мне плевать. Пей, солдат… до дна!

Остаток вечера Орехов помнил смутновато, в виде отдельных неясных картинок. Четко помнил весь разговор с Джексоном. Помнил, как потом с помощью Марии организовали что-то вроде ужина и снова пили — уже в общей компании с девушкой и пловцами. Вроде бы все было прилично. Но последними четкими воспоминаниями стали слова Ската, сказанные неизвестно к чему: «Кондор — птица, может быть, и очень гордая, и очень сильная, а жрет падаль…» На что Джексон мрачно заметил: «Но не всякий, кто жрет падаль, — кондор. Ты главное запомни, парень: кондор умеет ждать. И всегда добивается своего…»

Номера в отеле, как показалось майору и его «бейсджамперам», были те же самые, да и гостиница звезды этак на три называлась так же — «Эксельсиор».

Орехов, чисто выбритый и отмытый, что называется, до скрипа, расслабленно развалился на широченной кровати и бездумно созерцал не очень-то качественно отремонтированный потолок. «Ну, точно, как в нашей России-матушке — халтура… Майор, а как ты здесь оказался, а? Вроде бы и не стреляли…» — вспоминая советский вестерн про товарища Сухова, Орехов мысленно посмотрел на себя, валяющегося на буржуйской кровати, со стороны и осуждающе покачал головой: «Налицо полное разложение армии. Сибарит, блин!»