Лето столетия - читать онлайн книгу. Автор: Виталий Орехов

Всё ещё только впереди. И пепел, и огонь. И шум двигателей, и ракеты. И война, и слёзы. И звёзды, конечно.

А пока… стоял июнь. Жара. Лето! Отпуск решили провести все вместе. Лев Иванович сначала не был уверен, что получится у всех, не верил долго, но потом, когда в мае ему и Лиза сказала, что в Вершки приедет во второй половине июля, он успокоился. Хотя на самом деле больше за Семёнова переживал. Тяжело, мол, военные – люди несвободные, учения там всякие, РККА… Лев Иванович не очень знал, что такое РККА, но аббревиатура внушала ему внутреннее почтение. Хотя он военных не очень понимал и немного жалел, но не свысока, а по-отечески. Своих-то детей у Льва Ивановича не было. Ну как так не было… Не было, в общем. По бумагам…

Зато у Льва Ивановича была дача. Дача, конечно, принадлежала не ему, а Академии наук Союза ССР, но все уже давно знали, что дом 12 по улице Соломенной – дом Льва Ивановича Ниточкина, академика АН СССР и ВАСХНИЛ и виднейшего агротехника Советского Союза.

Как-то так получилось, что Вершки при распределении госдач не попали ни в одну из категорий. Это не были «военные» дачи, с которыми всё просто, по ранжиру. Не были они наркомовскими, не принадлежали и профсоюзам… Ни одно учреждение или предприятие, ни одно ведомство не смогло добиться для себя Вершков!

Дело в том, что постепенно под Москвой, как грибы после осеннего тёплого дождя, выросли дачные посёлки писателей, инженеров, военных и так далее. Не повезло только Вершкам. Два года новенькие дачки Вершков стояли нетронутые, то ли по недосмотру, то ли по сознательному вредительству, неизвестно. В любом случае на приятный взору район Вершки (бывшее село Рождественское) пытались положить глаз разные структуры, но всякий раз терпели неудачу за неудачей.

Неизвестно, кому пришло в голову смешать категории дачников, но идея понравилась всем, кому понравиться была должна, и так появилось новое садовое товарищество «Вершки». Ни к кому не приписанное полностью, только подачно. Например, дом 12 по улице Соломенной (единственной улице Вершков) был записан за Академией наук. Дом 14-й – за Московской филармонией, 15-й – за Наркоматом тяжёлой промышленности и так далее. В общем, как-то распределили дачи, и ещё заявки остались. Льву Ивановичу досталась 12-я госдача.

Лев Иванович дачу очень любил. Конечно, в ней всё было по-другому, чем во времена его детства. Так думал академик, вспоминая райский уголок, затерянный в Белоцерковской губернии, где он впервые познакомился со всей красотой флоры этого мира. Но что-то непередаваемое, томительно близкое к прошлому в его сотках было. Казалось, что и земля пахла так же, а когда июньское солнце согревало прорывавшиеся тёплые тюльпаны, он мог смотреть на них бесконечно. Что и говорить, к старости Лев Иванович становился сентиментальным. Он любил дачу, любил свою пожилую жену, любил жизнь и любил советскую власть. Почти за всё.

А ещё он любил своих соседей. Он искренне считал, что ему с ними очень повезло. Взять, к примеру, Лизу, одну из первых успешных советских аспиранток. Она не только благополучно защитила диссертацию, но и произвела сенсацию на Мировом симпозиуме по истории Понтийского царства в Стамбуле. Она сама перевела свой доклад на немецкий, и весь цвет мировой античной науки признал советского делегата Элайзу Шпак достойной заслуженной награды. Девчонке не было ещё и тридцати, а ей уже предложили читать лекции в университете Лозанны (по источниковедению Древней Греции) или начать преподавать в Сорбонне. А она отказалась, вежливо сославшись на важность работы в Крыму. Конечно, парижане и лозаннцы всё поняли правильно. А Лиза пусть не сразу, но получила дачу. Почему Лев Иванович так переживал за неё? Да просто в прошлом году она отправилась на всё лето в Крым, «копать древности», по её словам. Но сейчас её планы изменились, она написала из Ленинграда Льву Ивановичу, что в начале июня сможет быть в Вершках, а под Ялту уедет в середине сентября, когда погода не такая жаркая. У академика Ниточкина от сердца отлегло.

Насчёт остальных соседей он переживал гораздо меньше. Лев Иванович понадеялся на их честность и верность слову. Ещё в прошлом году он взял с каждого обещание, что дачники сделают всё, чтобы хотя бы часть отпуска провести в Вершках. Лев Иванович им верил. Сам он собирался выехать с женой на дачу в первый день лета.

От Москвы до Вершков ехать было не очень близко. В начале тридцатых Наркомат путей сообщения провёл реконструкцию железных дорог на западном направлении: всё, включая насыпи, переложили заново. Новые немецкие рельсы, а шпалы наши, советские, ложились на проторённую дорогу легко, «мягко», как говорили путеукладчики. Прямо вдоль просеки прошла обновлённая старая дорога на Вершки, а затем – на Вязьму.

По Генплану развития путей сообщения столичного округа потом одноколейка должна была быть раздвоена и присоединена к магистральной линии Москва – Варшава. От неё к началу сороковых планировали вывести дополнительную колею на Ржев, Великие Луки, Псков и, возможно, дальше, на старый Ревель (так было записано в Генплане, хотя город уже лет десять назывался не иначе, как Таллин: злые языки утверждали, что просто царский план переписали из архивов, но им никто не верил). Паровоз с пятью вагонами ходил по одноколейке трижды в неделю летом и дважды зимой, для членов профсоюза путей сообщения проезд был почти бесплатный. Льву Ивановичу с супругой он стоил полтора рубля на каждого.

Как это бывает у стариков, сборы были долгими. Ещё в начале мая, как только сошёл последний снег, Лев Иванович просил свою жену Настасью Прокловну составить список вещей, которые бы они взяли. Настасья Прокловна уверенно утверждала, что всё держит в голове, но список всё-таки, втайне от Льва Ивановича, составила и по нему тихо собирала вещи. В принципе на даче всё необходимое было. Действительно, практически всё. От столовых приборов до простыней и наволочек. Более того, истопник товарищества должен был с середины апреля регулярно подтапливать все домики, а в магазинчике при товариществе был огромный выбор: как говорили, от хомутов до водки…

Но Лев Иванович отчётливо (а может быть, так ему думалось) помнил переезды на лето в имение своих родителей. Тогда большой дворянский дом собирался долго и обстоятельно. Очень, очень давно он был ребёнком – Лёвой Ниточкиным, с которым гувернантки говорили по-французски… Но он, собираясь в Вершки, помнил всё так, будто всё это – та, другая, Россия – было вчера. Иногда хотелось, чтобы и в его доме, как когда-то давно, ещё до Империалистической войны, звучал детский смех, а посуда гремела от пробегавших детских ножек. Но Лев Иванович знал, как никто, что всё проходит. Пройдёт и это.