Кроме кошек и кавказской овчарки Барсика у Серафимы имелся кот Аксакал, много лет находившийся при смерти. Первое, что делала Серафима, вернувшись после дежурства, – она силком кормила Аксакала с рук пареной рыбой.
Серафима говорила о Хашеме: «Наш Маугли».
Пустота госпиталя, прохлада, упоительная после выжигающего зрение зноя. В полдень зрение слепнет, вещи видятся их собственным негативом. В полумраке госпитальных интерьеров еще плывет над глазным дном черно-белая изнанка мира, белые высоченные сосны парка, свечки кипарисов. Я вечно терялся в этом госпитале. И норовил заблудиться еще и еще, так как однажды подсмотрел, как в одном из кабинетов переодевается медсестра. Застекленная матовым стеклом дверь была приоткрыта, полоска зрения ослепила, поразив сочетанием смуглости и молочной белизны незагоревших, нежных, будто бы еще незрячих участков, видных под распахнутым халатом. Девушка выливала из колбы какую-то прозрачную жидкость и тщательно, круглыми движениями втирала ее в бедра, живот; она подняла некрасивую голову и прикрыла глаза. И в этот момент страшный оглушительный грохот набежал из другого конца здания, наполнил его, поглотил всё мое существо, потряс плечи, я присел, и в дрожащем окне, в направлении моря прошел истребитель, показал два своих раскаленных форсажем сопла, расплавленный воздух тек за ним… Поселок находился в трех километрах от военного аэродрома. Истребители взлетали и разворачивались над морем, чтобы отправиться патрулировать границу с Ираном. Во время купания нужно было держать ухо востро, чтобы под водой не попасть под удар воздушной волны, возникавшей, когда истребитель превосходил скорость звука.
Аэродром в Насосном строил еще в войну мой дед, работавший в «Военстрое». Его склады представляли для нас специальный интерес, в их окрестностях всегда можно было чем-то поживиться: обломком магниевого сплава (натереть напильником, смешать с щепоткой марганцовки), коробкой гильз для строительного пистолета, с нестреляными капсюлями. «Военстрой» в начале войны ставил укрепрайоны перед нефтяными полями, начиная от Майкопа: эти оборонительные сооружения, по словам деда, прошедшего финскую войну, были не слабее линии Маннергейма. Те же инженерные силы строили аэродром близ поселка Насосный, на котором базировалась гвардейская эскадрилья Покрышкина: знаменитый ас, будущий трижды Герой Советского Союза, перегонял по ленд-лизу из Ирана «Аэрокобры» и защищал небо на подступах к Баку, самое важное небо Юга. Вокруг Нобелевского поселения и насосной станции высился сосновый парк, коттеджи были окружены забором, на котором огромными черными буквами было выведено киром – NOBEL, NOBEL, NOBEL. Забор казался детям великим сооружением, вроде невиданных египетских пирамид. Весь поселок жил или в бараках, или в нобелевских коттеджах.
Дети мучились рыбной диетой, целыми днями не ели хлеба. Скотину тоже кормили рыбой, которую они собирали по берегу после шторма. Велено было не брать уснувшую, только живую, только ту, что шевелит жабрами.
В мое время в Насосном зимой на взлете разбился грузовой Ил-76. Четыре трупа летчиков, сумевших увести машину в сторону от жилья, море вынесло один за другим дня за три.
Мертвые тюлени, осетры, моряки и летчики – обитатели каспийского шторма.
8
На исходе семидесятых годов XIX века, когда польза каменного угля была подорвана изобретением конфорки, позволявшей экономно сжигать нефть, парижский особняк на улице Лафит, построенный еще в год заключения мира с Россией и увенчанный красным геральдическим щитом, стал штабным пунктом, в котором планировалось освоение земель на Апшеронском полуострове.
Альфонс Ротшильд делегировал младшего брата Эдмонда для разработки каспийской золотой жилы. Министерство финансов Российской империи благосклонно приняло капиталы крупнейшего банковского дома Европы, с помощью которых намеревалось дать толчок нефтяному делу на Апшероне.
Бароны Ротшильды открыли широкие кредиты нефтепромышленникам, многих спасли от разорения, большинство привели к процветанию. Под шесть процентов годовых выдавались ссуды, на которые разворачивали деятельность новоявленные нефтедобытчики. Шесть миллионов золотых рублей и двадцать пять миллионов франков хранились в бакинских сейфах Ротшильдов. Никогда в истории город не содержал в своих границах столько наличности. Капитал, способный выкупить половину Европы, позволял развернуться по всем направлениям производства и транспортировки нефти.
Задыхаясь пылью и погибая от жары, Эдмонд разъезжал по Апшерону и рискованно скупал всё подряд – еще не тронутые разведкой земли, поля с заброшенными слаботочными колодцами, недоходные промыслы, которые потом оживлялись передовыми способами бурения.
Мощный инженерный и управленческий состав, лучшая техника и технологии дали мощную отдачу: поток нефти. Уже через год после приезда Эдмонда на Апшерон наливной пароход «Фергессен» доставил бакинский керосин в Антверпен. Масла Ротшильды экспортировали в Лондон, дистилляты – в Австрию, в запаянных жестяных ящиках везли керосин на Дальний Восток.
Вместе с европейскими деньгами в апшеронскую пустошь пришла инженерная цивилизация настолько высокого уровня, что он был невозможен ни в каком ином месте Российской империи. Не было в истории примеров такого самостоятельного, взрывного становления этнокультурных и технологических параметров новой эпохи. Конечно, рано или поздно имперское мракобесие и самодурство придушили бы этот всплеск смысла. Министерство финансов изначально соглядатайствовало и карательным образом надзирало за деятельностью иностранных инвесторов. Но потребности армии в нефтепродуктах во время Первой мировой войны отдалили, а октябрь семнадцатого отменил и взял на себя оформление финала. Пример порто-франко в Одессе или золото Сан-Франциско, оплодотворившее Тихоокеанское побережье Северной Америки, – бледное пламя по сравнению с вулканом нефти, запитавшим новую эпоху энергетики. Турбинный эффект – чем сильней развивалась энергетика, тем больше требовалось нефти – определил то, что Баку в начале XX века стал символом нового времени и самым сверхъестественным городом не только в Российской империи, но и в Европе.
Буйно всходящие шведская, немецкая, польская, греческая колонии и еврейская диаспора, презревшая черту оседлости, за пределы которой допускались только купцы первой гильдии, – всё это составило сложный национальный феномен нашего города, обусловило становление культурного разнообразия и религиозной терпимости, не имевших примеров.
Инженер компании братьев Нобелей Адольф Зорге, отец разведчика и племянник секретаря Карла Маркса, обедал в бакинском ресторане и играл в карты вместе с управляющим нефтеперегонным производством Ротшильдов Давидом Ландау, отцом великого физика, исследователем способов тушения нефтяного фонтана и эрлифтинга – «поднятия нефти проходящим током воздуха», инженером, выкупленным женой из лап шайки бандитов, возглавляемых Кобой; человеком, арестованным по подозрению в краже платиновых чаш, которые применялись при каталитическом нефтехимическом синтезе (для получения, например, бензола и толуола), и снова спасенном женой, кинувшейся в ноги большевистскому диктатору Баку – Кирову. И Зорге, и Ландау имели беспредельный кредит в казино Нагиева, равно как и великий инженер Шухов, обладатель самого умного лица во всей России, создатель расчетной теории проистечения нефтепродуктов и первого в мире нефтепровода, автор химического процесса расщепления нефти и провозвестник архитектурного авангарда XXI века, впервые в мире применивший в архитектуре технологию сетчатых оболочек и гиперболоидов.