Четверг
— Мамотька! Мамулетька! — Масянька, пробудившийся, по своему обыкновению, раньше всех, бесцеремонно тряс меня за плечо.
— Колюша, дай мамулечке еще немножко поспать! — жалобно пробубнила я в мягкий диванный валик.
— Мама, вставай! — Маленький тиран был неумолим.
Я открыла глаза и близко-близко увидела клетчатую гобеленовую ткань, в которой мне была знакома каждая ниточка.
Или не каждая? Прямо перед моим лицом висел, покачиваясь, какой-то бледно-розовый шнурок. Выпростав руку из-под одеяла, я машинально потянула за него, и мне на голову с веселым писком упала Лолита.
— Дерни за веревочку — крыса и свалится! — хихикнул Колян.
— Мыфка разбудила маму! — обрадовался малыш.
Мне одной было совсем не смешно. Очевидно, предвидя, что моя голова будет всего лишь короткой остановкой в ее транзитном путешествии, Лолита судорожно цеплялась за мой скальп маленькими когтистыми лапками. При этом она пахла, как несвежие шерстяные носки.
— Фу! — Я стряхнула грызуна со своей растрепанной макушки, и летучая крыса спланировала на пол.
— Мыфка! Мыфулетька! — Обеспокоенный малыш шлепнулся на четвереньки, лишь слегка промахнувшись мимо ставшей дорогой его сердцу «мыфулетьки».
Лолита пискнула и юркнула под диван. Масяня озабоченно запыхтел, пытаясь тоже ввинтиться в узкую щель. В руке у ребенка был бумажный веер на длинной ручке.
— С добрым утром! — торжественно возвестил Колян, спуская ноги на пол.
В этот момент на растопыренном веере, как на лопате, из-под дивана торжественно выехала подхваченная Масянькой Лолита. Не заметив возвращения блудной крысы, Колян ступил босой ногой на шерстистую спину зверька, после чего оба они очень похоже пискнули. Муж поспешно поджал ноги, подтянув колени к ушам. Лола спрыгнула с веера и забегала по комнате в поисках убежища. Черно-белый зверек испуганно метался по полу, а я крутила головой, пытаясь за ним уследить. Через несколько секунд беспорядочной беготни крыса, наконец, решилась: она присела на задние лапы и одним великолепным прыжком взлетела на полку книжного шкафа.
— Лолита Бубка! — восхитился Колян.
— Круче! Она прыгает без шеста, — заметила я, опуская и вновь поднимая веки.
От крысиной беготни у меня рябило в глазах.
— Мыфка, иди сюда! — Колюшка прибежал к шкафу и встал, простирая руки, точно Ромео под балконом Джульетты.
— Это любовь, — кивнув на ребенка, сказал Колян.
— С первого взгляда, — вздохнула я, понимая, кто освободил длиннохвостую узницу из заключения в кошачьем ящике, — очевидно, малыш с утра пораньше, как водится, побежал на кухню в поисках раннего завтрака и вместо обычной мисочки с печеньицем нашел на столе клетку с крысой.
Минут через пятнадцать, поочередно посетив ванную, мы с Коляном сидели за кухонным столом и торопливо завтракали чем бог послал.
Нам с мужем он послал остатки вчерашней курицы и довольно большой кусок вчерашнего же торта, который оказался интересен не только с гастрономической точки зрения. Изначально верх этого кондитерского изделия украшали веселая круглая рожица в стиле «точка, точка, запятая» и выполненная шоколадным кремом каллиграфическая надпись: «Колобок». Ту часть, на которой помещались первые две буквы слова, мы вчера съели, спьяну даже не заметив, какая непристойность получилась. Теперь, протрезвев, мы с Коляном смущенно смотрели на выписанное черным по белому слово «лобок», не решаясь есть тортик с таким сомнительным названием!
Чуждый подобных переживаний, Мася жевал теплые оладьи в комнате, не сводя сияющих глаз с нового друга и трогательно отщипывая для крысы Лолиты аппетитные кусочки. В этой диспозиции и нашла нас приходящая няня.
— Я побежала, всем до свиданья!
Радостно кивнув нянечке, я порысила в прихожую. Путаясь в рукавах, натянула курточку, сунула ноги в кроссовки, сдернула с вешалки сумку и вылетела из квартиры, предвкушая рабочий день — достаточно долгий для того, чтобы выкроить в нем время для пары-тройки неспешных чаепитий, которые почему-то совершенно невозможны у домашнего очага.
Несуетные посиделки с чаем и бубликами в редакторской удалось организовать сразу же, с самого утра. Выяснилось, что сегодняшний выпуск информационной программы в прямом эфире будет полностью занят беседой с губернатором.
— У главы краевой администрации накопилось много чего такого, чем он хотел бы поделиться с народом с голубого экрана, — важно поведал нам Алексей Иванович.
— Неужто деньгами? — с надеждой вопросил режиссер Слава.
Директор посмотрел на него с укором, немного помолчал, потом улыбнулся и признался:
— Деньгами губернатор поделится с нашей телекомпанией. Вечерний эфир полностью оплачен из краевой казны.
— Ура! — совершенно искренне воскликнула я. Побочным, но весьма приятным следствием закупленного на корню вечернего эфира становился неожиданный выходной, обломившийся всей нашей бригаде «новостников»: две съемочные группы оставались на приколе в редакции.
— Только вы… это… не бездельничайте! — угадав причину моей радости, погрозил мне пальцем директор. — Используйте время с толком.
— Одиннадцать, двенадцать, тринадцать… Как именно? — спросил Вадик, не прерывая подсчет мелочи, которую вытряхнули на стол из своих карманов три журналиста и два оператора. — Четырнадцать, пятнадцать… девятнадцать пятьдесят!
Алексей Иванович с большим одобрением посмотрел на счетовода Вадика, занятого, несомненно, важным и нужным делом, и сказал:
— Вы… это… хвосты всякие подтяните!
Всякие хвосты ассоциировались у меня исключительно с крысой Лолитой. Дождавшись, пока директор выйдет из редакторской, я в красках рассказала коллегам о нашем утреннем шоу с грызуном. Мы посмеялись, а потом Вадик требовательно сказал:
— Кстати, о грызунах. Дайте кто-нибудь еще пятьдесят копеек.
Мы немного помолчали, осмысливая сказанное и пытаясь найти мистическую связь между грызунами и копейками.
— Тогда хватит на пять бубликов, — нетерпеливо пояснил Вадик, явно раздраженный нашей тупостью.
С хлебобулочными изделиями у грызунов, конечно, было что-то общее, и мы вздохнули с облегчением. Оператор Леша щедро бросил в протянутую ладонь Вадика пять десятикопеечных монеток, и Вадик без понуканий унесся в булочную. Леша закрыл глаза и погрузился в медитацию. Журналистка Наташа и редакторша Любовь Андреевна завели сугубо женский разговор о какой-то ерунде, за которой Любовь Андреевна собиралась по-быстрому смотаться на ближайший рыночек. Я не участвовала в их разговоре, но слушала с искренним интересом.
Милый дамский треп велся приглушенными голосами, ибо имел своей темой нечто интимное. С самого начала собеседницы перепутали предметы речи: уж очень похоже звучали названия прокладок «Олвейс» и колготок «Омса».