– Туза в рукаве. – Он восторженно обнял ее. – Ты фантастическое создание! Я должен был бы сам до этого додуматься. На следующей неделе проводится еще одна распродажа земли. Я куплю для тебя прибрежный участок. За твою мудрость.
– Ха! – сердито воскликнула она. – Ты думаешь, я оберегаю своего мужчину из-за клочка паршивой гонконгской земли? Одного-единственного разнесчастного пригородного участка? Из-за серебряных таэлей? Нефрита? Кто, по-твоему, эта бесценная Чжун Мэй-мэй, хейа? Грязный ломотик продажного собачьего мяса?
Она продолжала тараторить и возмущаться и с большой неохотой позволила ему успокоить себя, гордясь тем, что он так хорошо понимал значение собственной земли для цивилизованного человека, и благодарная ему за то, что он дал ей такое лицо, притворившись, будто не понял, как она довольна в глубине души его предложением.
В комнате теперь было тихо, только комары звенели чуть слышно.
Мэй-мэй свернулась калачиком рядом со Струаном и задумалась над третьей проблемой тайпана. Она решила думать об этом на мандаринском, а не на английском, потому что не знала достаточного количества слов с правильными оттенками значений. Например, «тонкость», подумала она. Как бы ты сказала это на варварском языке? Или «искусность»? Решение третьей проблемы требовало истинно китайской тонкости и величайшей искусности.
Все так восхитительно просто, радостно думала она. Нужно убить Горта. Подстроить его убийство так, чтобы никто даже не заподозрил, будто его убийцы могут быть кем-то, кроме пиратов или разбойников. Если проделать все это тайно и именно таким образом, одной опасностью для моего тайпана будет меньше, Кулум окажется защищен от явной угрозы в будущем, а старый Брок ничего не сможет поделать, потому что он по-прежнему будет связан по рукам и ногам той поразительной, невероятной окончательностью, с которой все варвары воспринимают свои «священные» клятвы. Очень простое решение. Но чреватое опасностью. Я должна быть очень осторожна. Если мой тайпан когда-нибудь узнает об этом, он сам притащит меня к одному из этих варварских судей – может быть, к этому отвратительному Мауссу! Мой тайпан обличит меня перед ним – даже меня, свою обожаемую наложницу. И меня повесят. Какая нелепость!
После всех этих лет, что я изучаю их – учу их язык и изо всех сил стараюсь понять их, – некоторые представления варваров и сейчас остаются для меня абсолютно непостижимыми. Как глупо иметь один закон для всех – и для богатых, и для бедных. Зачем же тогда работать, исходить по́том, чтобы становиться богатым и могущественным?
Ну ладно, так какой же способ будет наилучшим? – спросила она себя. Я так мало знаю об убийствах. Как это сделать? Где? Когда?
Мэй-мэй не смыкала глаз всю ночь. С первыми лучами солнца она наконец решила, что ей следует предпринять. Потом погрузилась в сладкий сон.
Глава 29
Ко дню святого Иоанна вся Счастливая Долина пребывала в полном отчаянии. Малярия продолжала распространяться, но в эпидемии нельзя было выделить никакой закономерности. В одном и том же доме не обязательно заболевали все его обитатели. В одном и том же месте не все дома оказывались пораженными.
Кули теперь появлялись в Счастливой Долине, только когда солнце поднималось уже высоко, и возвращались в Тайпиншань еще засветло. Струан, Брок и все торговцы тщетно ломали головы в поисках выхода. Они ничего не могли поделать, кроме как переехать на новое место, а переезд для них был равносилен катастрофе. Отказ же от него мог обернуться еще большей катастрофой. И хотя находилось немало людей, которые настаивали, что отравленная почва и вредоносный ночной воздух не могут вызывать малярию, болезни подвергались только те, кто ночевал в долине. Люди богобоязненные видели в лихорадке, как и Кулум, волю Божью и с удвоенной страстностью молили Создателя защитить их. Безбожники, напуганные не меньше их, пожимали плечами и произносили только одно слово: «йосс». Тонкий ручеек семей, возвращавшихся на корабли, превратился в сплошной поток, и Куинстаун стал городом призраков.
Однако это отчаяние не коснулось Лонгстаффа. Он вернулся из Кантона на флагмане прошлой ночью, весь сияя от успеха, а поскольку он жил на корабле и не имел намерения переселяться в Счастливую Долину, ядовитые ночные испарения были ему не страшны, и он это прекрасно знал.
Он добился всего, чего хотел, – и даже больше.
Уже через день после того, как началась операция по захвату Кантона, шесть миллионов таэлей выкупа, которые он потребовал, были выплачены полностью, и он отменил приказ о штурме. Но тут же распорядился немедленно начать приготовления к полномасштабной войне на севере. И на этот раз не будет уже никаких остановок – до полной ратификации договора. Через несколько недель должны были прибыть обещанные подкрепления из Индии. А затем вся армада вновь отплывет на север, к Бэйхэ – к Пекину, – и Восток будет открыт для англичан раз и навсегда.
– Да, абсолютно, – довольно хмыкнул Лонгстафф. Он был один в своей каюте на флагмане ее величества «Возмездие» и, держа в руке зеркало, восхищался собой. – А ты и в самом деле умен, мой милый, – вслух говорил он своему отражению. – Именно, именно. Гораздо умнее, чем тайпан, а уж он-то воплощенная мудрость. – Лонгстафф положил зеркало и, плеснув на ладонь немного одеколона, протер лицо, потом взглянул на карманные часы. Струан должен был появиться через несколько минут. – Но и в этом случае не стоит позволять твоей правой руке ведать, что творит левая, а? – весело фыркнул он.
Лонгстафф до сих пор едва мог поверить, что ему с такой легкостью удалось устроить закупку чайных семян. То есть, с удовлетворением напомнил он себе, устроил-то ее Горацио. Интересно, почему этот человек так расстроен желанием своей сестры выйти замуж за Глессинга? Я бы подумал, что для нее это, наоборот, отличная партия. В конце концов, она действительно бедновата и робка, как мышка, хотя на балу выглядела поразительно. Но, черт побери, какая удача, что Горацио ненавидит Глессинга! И мне дьявольски повезло, что он всегда ненавидел торговлю опиумом. А как ловко я подбросил ему эту идею, наживив на крючок возможную отсылку Глессинга домой.
– Чес-с-слово, Горацио, – говорил он неделю назад в Кантоне, – проклятое это дело – торговля опиумом, ну? А все потому, что нам приходится расплачиваться за чай серебром. Жаль, что Британская Индия его не выращивает, ну? Тогда и опиум стал бы не нужен. Мы бы просто объявили его вне закона, спасли бы язычников для достойных устремлений, ну? Сеяли бы семена добра среди них вместо этого гибельного зелья. Тогда флот мог бы вернуться домой, а мы бы зажили здесь в мире и спокойствии на веки вечные.
Через день Горацио отвел его в сторону и стал взволнованно развивать перед ним мысль о приобретении чайных семян у китайцев и отправке их в Индию. Лонгстафф изобразил глубокое и искреннее удивление и позволил Горацио убедить себя в перспективности этой идеи.
– Но, Господь милостивый, Горацио, – сказал он, – как же можно заполучить эти чайные семена?
– Вот мой план, ваше превосходительство: я частным образом поговорю с наместником Цзинсо. Скажу ему, что вы страстный садовод и имеете намерение превратить Гонконг в цветущий сад. Я попрошу у него по пятьдесят фунтов семян тутового дерева, хлопка, риса, камелий и других цветов, а также несколько сортов чая. Это отвлечет его внимание от собственно чая, собьет со следа.