Город Брежнев - читать онлайн книгу. Автор: Шамиль Идиатуллин cтр.№ 106

То есть про любовь спрашивают с одной целью – заставить. А я не люблю, когда заставляют.

Танька вроде заставлять не собиралась и вообще спрашивала немножко о другом, это я сам задумался и отвлекся. Но ответить ей было нечего даже после раздумий.

Что я люблю? Маму-папу? Ну да, наверное, я же нормальный человек. Остальных родных? Если честно, не уверен, я большинство и не знаю, а тех, кого знаю – ну, что есть они, что нет их, все равно. Кроме разве что дяди Шайхинура из Пензы, он прикольный и с подарками всегда приезжает, но он, по-моему, не столько родственник, сколько дружбан батька, к тому же я его последний раз видел года два назад и не то чтобы сильно страдал по этому поводу. Дружбанов – ну как, уважаю, ценю и все такое, но это не любовь ведь. Кошек-собак тоже не люблю – одно время умирал, хотел овчарку, но мамка не разрешила, и, наверное, правильно, – я как-то быстро угас, теперь мне все равно до любых животных, а выброшенные болонки на улицах даже раздражают – правда, не так сильно, как их хозяева, которые сперва, когда можно было, назаводили этих тупых лахудр, а потом, когда мода прошла, повыбрасывали. Книжки всякие – да ну, музыка – по приколу, но можно и без нее, каратэ и вообще спорт – ну это же не пирожное, чтобы его любить. Хотя пирожное, да и вообще еду, любить – маразм. А любить вещи – маразм в квадрате.

У нас многие пацаны по джинсам, «адидасам» и мафонам с ума сходили. Мне, наверное, везло – несколько фирмовых вещей появилось само собой: мамка джинсы «суперрайфл» подарила, батек кроссовки подгонял класса со второго, сперва польские, потом чешские «ботасы», потом разок замшевые «адидасы», только они порвались куда быстрее, чем польские, в которых я скакал по всем стройкам, по горящим углям и торчащим гвоздям. Единственное, чего я не выпросил, – мафон, но теперь я и мечтать о нем почти перестал, так, вспоминал в короткие минуты тоски и дальше легко жил без него, как без собаки или новых «адидасов».

Родина. Ну, Родину мы все любим, и вопроса, отдам ли я за нее жизнь, вообще нет. Подразумевается, что отдам, и любой отдаст, и никто нас даже не спросит. Потому что это Родина. Так положено. Но если все-таки задуматься о том, за что конкретно придется вдруг умирать, мысли опять разбегаются.

За мамку с батьком – ну, само собой.

За дружбанов? Тут странно получается: если я умираю за них, почему они остаются, они что – лучше? А если они умирают за меня, как я за них, значит в наших смертях смысла нет – и лучше думать, что мы умираем за что-нибудь другое.

За Кремлевские башни, полночь в Петропавловске-Камчатском, дом, где родился Ленин, бескрайние поля и маленькие сады-огороды, в которых запрещено строить здание выше одного этажа, за мою школу и мою прежнюю школу, за КамАЗ, ДК КамАЗа и тысячи грузовиков «КамАЗ-5511», а также 5320 и 4310, и за усатых дядек, сидящих за рулем, и усатых дядек, патлатых парней и веселых теток в синих комбинезонах, которые эти большегрузы делают, в том числе за моих родаков и Витальтолича, и за строителей, которые за десять лет отгрохали здоровенный город для дядек, теток и парней, и за водителя, который везет сейчас нас с Танькой, и за Таньку, и за прочих одноклассников и одноклассниц, и за училок, за Зинаиду Ефимовну с Тамарой Максимовной, и за прочее начальство, включая горкомовское, приветствовавшее нас вчера с трибуны, и выше, и за Андропова, Черненко, Громыко и выбывшего из Политбюро Кириленко, за других официальных лиц и тех лиц, которые их защищают, начиная с почетного караула у Мавзолея и заканчивая козлами Хамадишиным и Ильиным, которые били меня и грозились засунуть в тюрьму, чтобы меня там изнасиловали и покалечили. За них за всех – я готов умирать?

А придется, если прикажут.

Лучше уж пусть не прикажут. Потому что за ментов я не готов ни умирать, ни убивать.

Хотя менты, наверное, не считаются. Они не Родина, они враги. Я это сам понял, а дополнительно убедили меня слова Витальтолича про то, что антисоветский заговор ментов может быть и не выдумкой, так что лучше бы за ментами последить и, если будут вести себя подозрительно, сообщить об этом Витальтоличу. Правда, Седьмое ноября прошло, и ничего не случилось – ни покушения на Андропова, ни расстрела трибуны Мавзолея, ни милицейских диверсионных вылазок. Витальтолич мог, конечно, приврать. Но если кто-то и был в моей жизни Родиной, которая ко мне хорошо относилась, учила, заботилась и пару раз спасала и которая заслужила мою любовь, – то это был он, Витальтолич.

Но сказать об этом Таньке я, конечно, не мог.

Она сама сказала:

– О, приехали. Пошли скорее, а то он и на этой не остановится.

Я задумался не на очень долгий срок – куда более короткий, чем самому показалось, – но проспект Мира опустел, как и остановочные павильоны, а десяток пассажиров, дремавших в салоне, похоже, не собирался просыпаться до самого ГЭСа. Поэтому водила просвистел мимо пары обязательных остановок, и мы долетели до «Пушкинской» минут за пять, наверное, и еле успели заорать водителю, чтобы тормознул, а потом еле успели сойти с подножки. Этот дебил зашипел, лязгнул дверцей, скрежетнул коробкой передач и, воняя, умчал, будто ему скипидаром плеснули.

– Ну спасибо, Артур, – сказала Танька. – Дальше я сама, наверное.

– Щас. Сказал, что провожу, так провожу нормально. И это, Таньк, слушай. Про твой вопрос – я, в общем, не знаю даже…

– Артур, да забудь. Глупость, сама понимаю, философские вопросы в автобусе решать. Я на самом деле хотела тебе сказать, что у моего дядьки, он в Красноуфимске живет, ну неважно, в общем, книжка есть, старая такая, по спортивному и боевому самбо. Если хочешь, могу попросить привезти на время – он к нам в гости на Новый год приедет, ты на каникулах почитал бы. Надо?

– О! – сказал я. – Вообще надо, ты что.

Я завалил Таньку вопросами так, что она отвечала до самого дома. Впрочем, Танька жила совсем рядом с остановкой – обогнуть парикмахерскую, во двор мимо детской площадки в арку, и ее подъезд второй. На детской площадке сидела небольшая толпа пацанов, человек пять – точнее я не разобрал из-за нашей беседы и общей тьмы. Площадку освещали лишь не очень близкие окна низких этажей, так что толпу я видел как слабо шевелящуюся на черном фоне черную гидру, поверх которой наклеены мутные светлые блины, которые синхронно поворачивались к нам, пока мы проходили мимо. Молча, хотя до того трепались и поплевывали.

– В общем, бросок через бедро у меня так и не получился, но книжку запомнила, – сказала Танька.

– Между нога и нога быть не должен расстоянья, – брякнул я.

Танька посмотрела на меня с недоумением, я смущенно хихикнул и быстренько рассказал про Петра Иваныча, даже показал на ходу, сразу после арки. Танька расхихикалась в ответ, но бросануть меня в ответ не захотела – а когда решилась вроде, тут же передумала. Убежала вперед, остановилась у подъезда и сказала:

– Дяде Вите напишу, чтобы книжку прихватил, если не посеял еще, конечно. Все, Артур, мы пришли. Спасибо тебе большое.

– Да ладно. Может, до квартиры? – спросил я неуверенно, потому что очень смутно представлял себе правила приличия в таких случаях. Может, до квартиры только законную чувиху провожают, ну или еще какие-то тонкости есть.