– Протолкни меня! – заорал М-Бала во всю мощь своей глотки.
Голос его раскатился по чердаку, ему отозвалось эхо. Однако до водителя, который находился внизу, в тесном кирпичном проходе, отгороженный от чердака внушительной задней частью шефа, донеслись только искаженные отзвуки этого вопля, и он понял приказ шефа неправильно. Вместо того чтобы протолкнуть его на чердак, он изо всех сил потянул его вниз, на себя.
Водитель был человеком недюжинной силы, и он сумел оттащить шефа немного назад, прежде чем тот окончательно застрял.
Теперь положение М-Бала стало еще хуже: он уже не мог отбиваться от злополучной собаки, которая вгрызлась в его руку и, похоже, пыталась ее отгрызть. Кроме того, невесть откуда взялся странный человек в грязной и рваной одежде, вооруженный обломком доски, который принялся лупить чернокожего по всем доступным местам – по голове, по плечу, попало и по носу.
Господин М-Бала заревел, как раненый буйвол.
Больше ему ничего не оставалось.
Переводчик Сергей Константинович стоял посреди Асиной кухни и с интересом наблюдал за происходящим. Сначала хозяйка квартиры исчезла в холодильном шкафу, потом следом за ней в тот же бездонный шкаф уполз господин М-Бала, наконец, за своим шефом последовал его водитель и телохранитель, что называется, в одном флаконе. Видимо, этот шкаф был рассчитан на хранение очень большого количества продовольственных запасов.
Из шкафа доносилось какое-то невнятное бормотание, темпераментные выкрики на языке группы банту и на других языках, известных Сергею Константиновичу, а также другие звуки, свидетельствующие о разгорающихся там бурных и непонятных событиях.
Теперь, кроме Сергея Константиновича, на кухне, да и в квартире, никого не осталось.
Убедившись в этом, пожилой переводчик понял, что настал тот единственный и долгожданный момент, когда он может безболезненно выйти из игры. И если он не воспользуется этим моментом, потом неизбежно пожалеет. Правда, судя по решительности и безжалостности господина М-Бала, жалеть ему придется недолго.
Сергей Константинович бочком-бочком переместился к выходу из кухни, с самым невинным видом проскользнул в коридор и вышел из квартиры. Если бы он наткнулся здесь на господина М-Балу, чудодейственным образом выбравшегося из шкафа, он мог бы сказать ему, что просто вышел покурить или, наоборот, подышать свежим воздухом.
К счастью, на лестничной площадке никого не было, только сверху, со стороны чердака, доносились какие-то подозрительные звуки. Там стучали, кричали, лаяли и топали ногами так, что дрожал потолок.
Переводчик с неожиданной для своего возраста резвостью скатился по лестнице, выбежал из подъезда и пересек двор.
На улице он по широкой дуге обошел большую черную машину (в ней, правда, никого не было, но кто их знает, этих африканцев).
Отойдя на квартал, он остановил подходящую маршрутку и через полчаса был уже дома.
Здесь он тоже не задержался.
Собрав все документы и наличные деньги, надел старую непромокаемую куртку с капюшоном, резиновые сапоги, сложил в рюкзак кое-какие вещи первой необходимости и продукты, отключил воду, вышел из квартиры и запер ее на все замки.
Тут, как назло, из своей квартиры вышла его соседка Нинель Владимировна, на редкость любопытная, бестактная и болтливая особа среднего пенсионного возраста.
– Куда это вы, Сергей Константинович, в таком виде? – осведомилась она, оглядев соседа. Обычно ей приходилось видеть его одетым чисто и аккуратно, в общем, по-городскому.
«А тебе какое дело, сорока любопытная?» – подумал переводчик, но вслух сказал другое.
– За грибами, Нинель Владимировна, за грибами, – ответил он, на всякий случай еще раз проверяя замки.
– За гриба-ами? – недоверчиво переспросила соседка. – Так отошли уже грибы. Вот Валера, племянник мой, на прошлой неделе в лес ездил, так говорил, что уже ничего нет, даже груздей.
– Груздей, может быть, и нет, – ответил ей Сергей Константинович, – а вот опята как раз пошли. А я опят страсть как люблю! И маринованные хороши, и соленые, и жареные… а суп какой вкусный из опят – пальчики оближешь!
– Суп из опят? – с интересом переспросила соседка. – Если суп, тогда, конечно!
– Главное, лука побольше, – добавил Сергей Константинович.
Не дослушав ее ответ, он поспешно прошел к лифту, спустился, вышел на улицу и огляделся по сторонам.
Похоже, за ним никто не следил, во всяком случае, поблизости не было ни большой черной машины, ни больших черных людей.
Все еще с опаской переводчик дошел до метро, проехал несколько остановок и оказался на автобусном вокзале. Здесь он купил билет на ближайший автобус до станции Металлострой, нашел этот автобус и занял свободное место поближе к выходу.
И только теперь перевел дыхание.
Здесь, среди таких же неприметных мужчин в резиновых сапогах и непромокаемых куртках, с большими корзинами и неподъемными рюкзаками, он почувствовал себя в безопасности.
Особенно когда автобус тронулся, проехал по пригородам и выбрался на шоссе.
Большинство пассажиров выходило на остановках возле маленьких деревушек, не обозначенных ни на одной карте, и поселков сельского типа и направлялось в сторону леса: они действительно ехали в лес за опятами. Опят в лесу было видимо-невидимо, в этом Сергей Константинович не погрешил против истины.
Сам он, правда, направлялся вовсе не в лес. Он никогда не любил грибы – ни есть, ни тем более собирать.
Сергей Константинович ехал на дачу к своей престарелой тетушке Веронике Эдуардовне.
Тетушке было далеко за восемьдесят, но она была еще крепкой и вполне справлялась с небольшим хозяйством. Правда, она плохо видела и слышала, но в этом были свои плюсы: благодаря слабому зрению и слуху она меньше соприкасалась с действительностью, а значит, меньше расстраивалась.
Увидев на тропинке возле своей калитки мужской силуэт, тетушка машинально поправила косынку и приосанилась. Приложив руку козырьком, она пригляделась к гостю… и убедилась, что это не таинственный незнакомец, а ее родной племянник Сережа.
– Сереженька! – оживилась она. – Молодец, что приехал! Ты надолго?
– Пока не знаю, тетенька, – ответил Сергей Константинович, подходя к тетке и целуя ее в пергаментную щеку. – Пока недели на две, а там посмотрю.
– Вот хорошо! А я-то думала, кого бы попросить поколоть мне дрова.
Николай Соловьев был зол и растерян. Такого он не ожидал. То есть в глубине души ожидал от этого типа со шрамом, что держал его на крючке, любой подлянки. Но утром, обнаружив труп задержанного Индюкова в камере и упросив Сидорчука не говорить никому, что он заходил, он прямиком отправился на свое рабочее место, чтобы подумать. Нужно было что-то доложить этому типу с кривым волчьим оскалом, а что он мог сказать?