Лагуна фламинго - читать онлайн книгу. Автор: София Каспари cтр.№ 72

Теперь видение вновь настигло женщину. Она крепко зажмурилась. Оно должно было отступить! Аннелия не хотела это видеть! Не хотела видеть окровавленное лицо Филиппа. «Убийца! Схватите эту убийцу и повесьте ее!»

«Я сделала это ради Мины, — говорила себе Аннелия. — И за это Господь будет судить меня, когда настанет время. Но только не сейчас. Вначале я должна добиться счастья для моей малышки».

Женщина медленно открыла глаза. Из зеркала на нее смотрело ее же отражение. Аннелия вздохнула и взяла с комода филигранную серебряную цепочку с кулоном в виде бабочки. Раз уж мужчина дарит такое ее дочери, то он наверняка влюблен в нее, правда?

Аннелия подняла цепочку и приложила ее к своему декольте. Украшение ей очень шло. Женщина вздохнула.

Она ничего не сказала, когда Мина, вся вспотевшая и растрепанная, словно мальчишка, вернулась с конной прогулки вместе с Пако Сантосом. Аннелия наполнила ванну, добавив в воду эфирные масла, вымыла дочери волосы, расчесала их и заплела в косу, уложив локоны в сложную прическу.

Затем она достала пакет, который Эдуард вручил ей утром. Всякий раз, уезжая в город, он покупал там что-нибудь в подарок. Аннелия всякий раз отказывалась его принимать, но Эдуард настаивал. Ему нравилось, что его гостьи красуются в изящных платьях.

Аннелия открыла пакет. Шелковое платье оказалось нежно-зеленым. Оно прекрасно подойдет к волосам Мины и цвету ее кожи. Эдуард купил его в калле Флорида, у Ленхен, своей сестры. Как и платье для Аннелии. Но, конечно, ей никогда не выглядеть так же роскошно, как выглядит ее дочь.

Тем вечером Аннелия затянула Мину в корсет, так что девушка даже запротестовала, окропила вырез духами и надела ей на шею цепочку. Мать и дочь молча постояли рядом, глядя на себя в зеркало.

Тем вечером, когда они спустились к ужину, Эдуард мельком посмотрел на декольте Мины, но в его взгляде не было и тени вожделения. Аннелия не понимала, почему он так себя ведет. Если он равнодушен к Мине, то почему так щедро ее одаривает?

Затем Аннелия обратила внимание на Пако Сантоса. На следующее утро юноша собирался уезжать в Буэнос-Айрес. Он тоже приоделся: дорожная одежда сменилась костюмом, который был юноше к лицу. Пако подошел к Аннелии и вежливо ее поприветствовал. Мина упрекнула мать в столь сдержанном отношении к этому юноше, но Аннелия ничего не могла с собой поделать. Все новое она вначале воспринимала как опасность. Слишком много бед случилось в ее жизни. «Если бы мне не приходилось постоянно следить за тем, чтобы Мина угождала Эдуарду, мы могли бы чувствовать себя настоящей семьей», — подумала Аннелия.

Вначале она была разочарована упрямством дочери, но потом смирилась. Может, сейчас Мина и сердится на нее, но придет время, и дочь еще скажет ей спасибо. Жизнь предоставила им обеим шанс, и Аннелия была полна решимости им воспользоваться.

Апрельские дожди и холодные ветра, поднимавшиеся в пампасах осенью, знаменовали завершение летней засухи. Начиналось время hierra — скот сгоняли в стадо, а затем на некоторых животных набрасывали лассо и оттаскивали их в сторону. Их валили на землю, связывали и тщательно клеймили эмблемой Ла-Дульче. Быков еще и кастрировали, и отрезанные яйца бросали псам. Мине пришлось привыкнуть к этому пугающему зрелищу. Ей было больно смотреть в испуганные глаза несчастных животных.

Время hierra завершалось пышным праздником — с вкусной едой, спиртным, танцами, пением и состязаниями в метании лассо и boleadoras.

Но жизнь в имении представляла собой не только смену тяжелого труда и отдыха. Иногда и в Ла-Дульче случались беды. Через два дня после окончания hierra лошадь одного из старших работников споткнулась, попав копытом в нору vizcacha — похожего на зайца грызуна. Всадник упал и сломал себе шею. Несколько дней спустя один из слуг напоролся на собственный нож и умер на месте.

Жизнь и смерть шли по пампасам рука об руку.

Глава 6

Герман Блум уже работал не на Дальбергов, а на Мейнеров, в 1877 году основавших в селении фабрику по производству товаров из кожи. Хотя сельское хозяйство и животноводство из года в год приносили все больше дохода жителям этого региона, в особенности за счет благоприятных возможностей транспортировки товаров на кораблях, Блуму работа на земле не принесла удачи.

Ирмелинда остановилась перед дагерротипом Германа. Снимок был сделан на Рождество, и женщина повесила его на стену над фотографией своего старшего сына, его жены и детей. Тут не было дагерротипа Франка, и это было тяжело вдвойне, ведь теперь Герман наконец-то поверил ей. «Франк — наш сын. Я был идиотом. Нельзя мне было прислушиваться к тому, что говорили Амборны». Тогда Ирмелинда широко открыла глаза: «Так ты мне веришь?» — «Я никогда не должен был в тебе сомневаться».

Женщина взглянула на комод и старые часы. В дальнем углу, между окном и дверью в бывшую детскую, стояла красивая железная печь. С тех пор как Герман устроился на фабрику, дела в доме пошли на лад. «Но сердце все так же болит», — подумала Ирмелинда.

Какой-то звук у двери отвлек ее от размышлений.

Она выглянула наружу, удивляясь тому, что кто-то пришел к ней в гости в столь поздний час, и испуганно вскрикнула:

— Филипп!

— Ты рада меня видеть, Ирмелинда?

— Я… — Она не могла отвести глаз от его изуродованного лица. — Ко мне редко приходят гости.

— Вот как?

Ирмелинда попятилась, и Филипп последовал за ней в комнату. Женщина не останавливалась, пока не приблизилась к печке.

— Значит, сегодня особый день. Но буду краток. Птичка мне нащебетала, что ты кое-что знаешь о Мине.

— Нет… — пролепетала Ирмелинда.

Она вздрогнула, когда Филипп замахнулся.

— Не лги мне! Ненавижу лживых баб.

Он продолжал теснить ее к печи. Ирмелинда почувствовала, как в ее душе поднимается волна паники. Она слышала о женщинах, у которых загорались платья оттого, что они стояли слишком близко к огню. Они сгорали заживо. Какая ужасная смерть!

«Я не хочу сгореть заживо!»

— Ну, меня не интересует, где твой сын. Мне интересно, где моя сестра. — Филипп указал на свое лицо. — Ты знаешь, кто в этом виноват?

Ирмелинда, дрожа, покачала головой.

— Она.

— Мина? — удивленно переспросила женщина.

— Да, Мина.

«Я должна что-то сказать, пусть даже я не верю ему, — подумала Ирмелинда. — Иначе я загорюсь. А он будет стоять и смотреть, как я сгораю заживо». И не успела она опомниться, как слова сами сорвались с ее губ.

— В День Независимости, двадцать пятого мая… — пролепетала Ирмелинда.

— Двадцать пятого мая? Что случится двадцать пятого мая? — Филипп оттащил Ирмелинду от печки и прижал острие огромного ножа к ее горлу. — Говори, женщина!