Политики, предатели, пророки. Новейшая история России в портретах (1985-2012) - читать онлайн книгу. Автор: Сергей Черняховский cтр.№ 67

Вообще, пассаж: «Давайте только вдумаемся: миллионы людей погибли в результате террора и ложных обвинений — миллионы. Были лишены всех прав», попросту недобросовестен и нечестен.

Прежде всего, потому, что пострадавшие за свою антиконституционную деятельность смешиваются с теми, кто пострадал невинно, а также потому, что погибшие, т. е., в первую очередь приговоренные к смертной казни, смешиваются с осужденными на заключения и ссылки.

Восклицание «миллионы, миллионы» — сознательно затемняет существо дело. И потому, что при такой артикуляции начинает казаться что их (миллионов) было нескончаемо много. А их было все-таки не «нескончаемо много», а конкретно четыре.

Четыре миллиона репрессированных, в том числе 800 тысяч приговоренных к высшей мере. Либо слова «миллионы, миллионы» не нужно было относить к погибшим, либо не нужно было их произносить.

Точно также странно сетовать на лишение прав тех, кто был осужден — осужденные по определению лишаются прав. Вопрос же не в этом — а в обоснованности или необоснованности самого осуждения.

Медведев пишет: «Важно не допустить под видом восстановления исторической справедливости оправдания тех, кто уничтожал свой народ». Опять, мягко говоря, недобросовестно. Во-первых, потому, что речь не может идти об оправдании тех, кто не осужден. Если речь идет об осужденных за нарушения законности, приведшие к гибели невинных — условно говоря, о Ежове и Берии — то их никто и не предлагает оправдывать. Хотя было бы вернее, если бы то, в чем они виновны — было отделено от того что им было приписано.

Если не о них — то не осужденным не нужны и оправдания.

Во-вторых, потому, что встать на сторону одной части народа в его противостоянии с другой — вовсе не значит «уничтожать свой народ». Потому что народ состоит из носителей разных интересов. И либо ты выступаешь на стороне одних против других, либо на стороне вторых против первых. Либо на стороне тех, кто живет своим трудом, либо на стороне тех, кто его присваивает. Медведеву, судя по всему, импонируют последние. Но это — его выбор. Вопрос в том, насколько это нравственно.

И насколько честно называть подавление сопротивления противоположной стороне — уничтожением народа.

Была трагедия. Но бессмысленно и нечестно называть это «уничтожением своего народа». Хотя бы потому, что пострадавшие составляли неисчислимое меньшинство того народа, о котором идет речь.

Безнравственно реальную трагедию людей превращать в повод для политических причитаний и идеологических спекуляций.

И наконец, центральное. То, что звучит рефреном в заявлении Медведева — и что в значительной степени нивелирует все его установки на развитие: «Я убеждён, что никакое развитие страны, никакие её успехи, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь. Ничто не может ставиться выше ценности человеческой жизни».

Во-первых, вообще ни успехов, ни развития, ни прогресса просто так ниоткуда не появляется. Тут, как в законе Ломоносова-Лавуазье: «Из ничего ничего не возникает». Нельзя получить успех, не заплатив за него. И успех для одного — тесно связан с потерей для другого. Особенно в социальных отношениях. Вообще, если Медведев действительно убежден, что «успехи… амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь» — ему, не отвлекаясь на события семидесятилетней давности, для начала было бы неплохо вынести свою оценку тому, что ближе — например безумному разрушению страны в конце 80-х и начале 90-х. Если в довоенные годы «горем и потерями» платили так или иначе за успех, то в последние четверть века ими же платили за развал.

Прежде чем рваться давать оценку руководителям 30-х гг., дайте сначала оценку Горбачеву и Ельцину, своим добрым знакомым Собчаку и Чубайсу. Безнравственно обвинять в преступлениях живших чуть ли не сто лет назад, прежде, чем признаешь преступления собственных приятелей.

Что вообще значит выражение: «Никакие успехи страны, амбиции не могут достигаться ценой человеческого горя и потерь. Ничто не может ставиться выше ценности человеческой жизни»?

Вот есть, например, такая у страны «амбиция» — быть независимым и самостоятельном государством. И нельзя такую амбицию обеспечить, в частности, без человеческого горя и потерь, без гибели людей.

Потому что иначе нужно признать, что, скажем, агрессору, который хочет лишить страну этой независимости нельзя оказывать сопротивление: это и твоему народу, и народу страны-агрессора принесет горе и потери. А чтобы их не допустить — нужно сложить оружие и отказаться от своей независимости, как амбиции, ведущей к гибели людей.

Но если это не так, если сдаваться агрессору ради сохранения жизней людей ты не намерен, то для того, чтобы твои потери и горе твоего народа были меньше — нужно, не дожидаясь войны, создать современное вооружение, а для этого — создать соответствующее производство. А для этого — осуществить перемещение на это производство «миллионов и миллионов» рабочий рук — тем самым, не исключено, принеся горе и потери тем, кто был связан со старым типом производства.

Точно также, если, например, страна имеет такие амбиции, как освоение космоса или просто обладание авиацией — за создание и разработку соответствующей техники приходится платить как ресурсами и рабочим напряжением, так и человеческими жизнями, в частности — испытателей этой техники. Примеры можно множить — но человек вообще на то и человек, а не животное, чтобы иметь нечто более ценное для себя, чем свое собственное биологическое существование.

Утверждая же, что «ничто не может ставиться выше ценности человеческой жизни» — произносящий эти слова утверждает именно, что человек — это животное. Утверждает, что, например, жизнь человека как таковая — важнее, например, его свободы и достоинства. Соответственно — что лучше жить рабом, чем погибнуть, восстав против рабства.

Амбиции можно не иметь — но если ты их имеешь, то должен быть готов за них платить.

Если Медведев провозглашает задачи достижения развития — он должен осознавать, что за них придется заплатить. И деньгами. И ресурсами, И напряжением в работе. И нервами. И все это — нужно будет взять там, где это есть — и направить туда, где этого нет — на фронт развития. А значит — все это не достанется кому-то другому. Тому, кому досталось бы, если бы не пришлось решать задачи развития. То есть развитие будет требовать потерь от тех, кто мог бы обойтись и без него. Кому и так хорошо. Но если это требует от них потерь и противоречит их интересам — значит, они будут сопротивляться такому развитию событий.

И тогда и Медведеву, и стране придется выбирать — преодолевать (то есть, подавлять) это сопротивление или отказываться от амбиций развития.

И все это и вместе, и по отдельности означает горе и потери для определенных групп населения.

Призывая к решению провозглашенных задач, Медведев отчасти справедливо говорит о том, что кроме нас никто их не решит, и бесспорно значимо проводит линию преемственности, обращаясь к дате 65-летия Победы, призывая считать ее своей — и отмечая ответственность современного российского общества за то, чтобы победить и при решении сегодняшних задач.