Мальчик чуть заметно пожал плечами.
Юлии хотелось расспросить о его судьбе, есть ли у него родители, но она не решалась задавать такие вопросы; неизвестно, как он будет реагировать на них.
– Скажи, а как тебе вообще тут живется, нравится или нет? Может, тебя обижают?
Мальчик исподлобья взглянул на нее, и Юлии показалось, что он напряженно обдумывает свой ответ.
– Почему ты молчишь? – внезапно она догадалась. – Тебя тут бьют?
Мальчик едва заметно кивнул головой.
– А кто бьет? Ребята?
Последовал еще один кивок.
– И больше никто?
На этот раз кивка не последовало.
– Еще кто-то бьет? Ваш директор?
Кивок был едва заметный, но все же Юлия уловила его. Что же ей делать? Она не может ничему помешать. Если она что-то скажет этой толстой и жестокой женщине, то не исключено, что накличет на него дополнительную порцию побоев.
– У тебя есть кто-нибудь, кто может за тебя заступиться? – спросила Юлия. – Может, кому-то что-то передать?
– У меня никого нет, – едва слышно произнес мальчик.
Юлия хотела что-то сказать, но в этот момент дверь отворилась, и решительным шагом в кабинет вошла его хозяйка.
– Вы поговорили?
– Нет, то есть да, спасибо, – невнятно пролепетала Юлия. Внезапно она почувствовала к этой женщине самую настоящую ненависть.
Директор смотрела на нее, явно ожидая, когда она покинет кабинет.
– До свидания, Саша, – сказала Юлия и в последний раз посмотрела на мальчика.
На обратном пути дамы-благотворительницы лишь в самом начале дороги немного поговорили об увиденном, затем их разговор снова переместился в привычный круг тем. Юлия молчала; она никак не могла избавиться от образа огромных черных глаз, смотрящих на нее не то с укором, не то с мольбой. Она видела, как Анна Владимировна несколько раз отрывала свой взор от шоссе и бросала взгляд на нее, однако от комментариев пока воздерживалась.
Развезя дам по их резиденциям, они, наконец, остались одни.
– Может, просто покатаемся по городу? – предложила Довгаль. – Мне кажется, вы хотите со мной о чем-то переговорить.
– Да.
В этот час улицы были запружены лимузинами, но Довгаль очень уверенно справлялась с обязанностями шофера, и Юлия не преминула заметить ей это.
– Вы правы, я очень люблю водить машину, очень люблю скорость. На свободных участках я разгоняюсь до 160 километров.
– Но это опасно! – воскликнула Юлия.
– Опасно, – согласилась Довгаль. – В этом году это уже третий автомобиль. Два других я разбила. Даже муж стал ворчать, что я излишне расточительна, – со смешком произнесла она заключительные слова.
– Но ведь так можно по-настоящему разбиться. Я вожу машину очень осторожно.
– Для меня осторожность – самый ужасный вид скуки. А что касается жизни, так разве есть более опасная игра? Кто не играет в эту игру, тот не живет. Я всегда играла и, как видите, пока на коне. Вернее, в автомобиле. А что будет через минуту, я даже не хочу об этом и думать. Я видела, на вас большое впечатление произвел этот мальчик, – вдруг резко переменила Довгаль тему.
– Я и сама не знаю, почему он произвел на меня такое впечатление.
– Это случается, я тоже в жизни совершала поступки, объяснения которым до сих не могу дать. Например, своему первому замужеству. – Она вдруг засмеялась. – Мы познакомились на улице, оба были студентами, живущими на стипендии. С такой нищетой, какая была у нас, я больше ни разу потом не сталкивалась.
– Но вы разве вы его не любили?
Анна Владимировна покосилась на Юлию.
– А вы знаете, что такое любовь? – усмехнулась она. – Наверное, что-то я к нему в тот момент испытывала. Но все равно, я всегда потом себе говорила, что это меня бес попутал. Скорее всего, это было просто любопытство, захотелось побывать в шкуре замужней женщины. Зато уж потом я долго выбирала себе новую шкуру, – усмехнулась она. – Но вас беспокоит не только мальчик.
– Да, я с вами хотела посоветоваться по одному вопросу. Это насчет Лукомского. – Юлии показалось, что ее спутница слегка насторожилась.
– Что же натворил этот enfant terrible на этот раз?
– Он нарисовал одну картину, – Юлия замялась, – где мы почему-то занимаемся любовью.
Довгаль неожиданно громко расхохоталась. Причем, смех настолько сильно завладел ею, что на какое-то мгновение машина потеряла управление, и Юлия с ужасом увидела, как они несутся прямо на багажник остановившего у светофора автомобиля. Все похолодело у нее внутри, но Довгаль успела среагировать, со всей силой надавив на тормоз. Юлия отделалась легким ушибом плеча о дверь.
– Простите, я не имею право так рисковать, когда я в машине не одна, – сказала Довгаль, когда они снова мчалась по шоссе. – Значит, он нарисовал вас занимающейся с ним любовью? Это в его манере.
– Но он хочет выставить эту картину.
– Вас это смущает?
Юлия почувствовала раздражение.
– А если бы он изобразил вас, вы бы отнеслись к этому спокойно?
– Это искусство, и эта картина вовсе не обязательно означает, что вы с ним спали.
– Я с ним не спала! – запальчиво проговорила Юлия. – И не собираюсь этого делать.
– А собственно почему? – вдруг очень спокойно проговорила Анна Владимировна. – Разве он вам не нравится?
– Вы мне предлагаете с ним переспать, чтобы то, что изображено на картине, совпадало с тем, что произошло в действительности? – язвительно произнесла Юлия.
– Ну, только ради этого не стоит, это слишком мелкая цель. Если так, попутно… Но разве он вас не волнует как мужчина? Я вас могу уверить: многие женщины из тех, которых вы знаете, были бы не прочь очутиться в его объятиях.
– Не сомневаюсь, – пробормотала Юлия, – но я не из их числа.
Довгаль посмотрела на Юлию долгим взглядом, и ей снова стало тревожно – как бы они на этот раз уже по-настоящему не врезались в другой автомобиль.
– Кого вы обманываете – меня или себя? – вдруг поинтересовалась Довгаль.
– Никого.
– Так не бывает, – со знанием дела проговорила Анна Владимировна. – Вы должны выбрать, кого вам хочется обманывать больше?
– А разве нельзя говорить всем правду?
– Всем нет. А чаще всего – вообще никому. Ложь, повсюду ложь, как летом прохладительные напитки. Или вы этого еще не знаете?
Юлия задумалась. Она уже сожалела, что затеяла этот разговор; эта женщина вдруг стала ее пугать. У нее, кажется, нет ничего запретного, ее не сдерживают никакие этические нормы; такие люди с одинаковой легкостью совершают злые и добрые поступки. Зачастую они даже не видят между ними разницу.