Двоедушник - читать онлайн книгу. Автор: Рута Шейл cтр.№ 21

Шучу неумно. Никто меня не защищает. Сам за себя.

Ладно, к черту, привычно отмахиваюсь я от лишних мыслей и почти уже ухожу, когда вдруг слышу его.

Очень тихий. Далекий. Но в окружающем звуковом вакууме мне хватает и этого.

Плач Есми.

Он не здесь, не на кладбище. За территорией. Причем с противоположной стороны.

Суицидник, что ли?

Делать нечего – двигаю туда. Если повезет, то даже возиться не придется.

Замечаю издалека. Суицидник, точно. Суицидница.

Алое платье в белый горошек. Старомодное, в пол. Черные волосы, сама бледная, как все Есми, с бесцветными глазищами. Бежать не пытается. Ждет, пока подойду.

Ну, разумеется… Петля на шее. Зрелище еще то. Когда я приближаюсь, она доверчиво протягивает мне конец веревки.

Сколько же тебе было, когда ты… Четырнадцать? Пятнадцать?

Я понимаю, чего ты хочешь. Я, в общем, хочу того же. Просто как-то… тоскливо и тошно. И ты еще тут со своей веревкой.

Сам же не хотел возиться. Вот, получай – легкая добыча…

Ты глядишь на меня – взгляд Есми это нечто особенное, все вы смотрите, как на последнюю надежду, а потом нападаете со спины, – а я… ну, не могу. Не голыми же руками тебя убивать. Черт, платье это… в горошек… Детское какое-то… И нечего так смотреть, хоть бы зажмурилась, что ли, даже приговоренным к расстрелу перед казнью мешок на голову надевают. Чтобы они не видели глаз палача. Или наоборот?

Беззвучно шепчешь одними губами. Разбираю почти машинально. Это несложно: «Со-ня. Со-ня».

И я не выдерживаю. Сам накрываю ладонью твое лицо. И делаю то, о чем ты просишь.

Затягиваю петлю.

Изнанка. Я верю, что там лучше, чем здесь, на лицевой стороне. Потому что иначе давно бы сделал то же самое с собой.

Спи, спи спокойно… Уже все.

Бегом возвращаюсь к тому месту, где оставил мотоцикл. Внутри пустота, но это нормально.

Шарю по карманам в поисках ключей и только тогда понимаю, что до сих пор держу в руке обрывок веревки. Твою ж…

Тишину взрывает рев двигателя. Свет фар в спину. Очень надеюсь, что мимо, но не тут-то было. Мои желания редко исполняются.

Тормозят. Выходят. Пятеро. Черт принес, иначе не скажешь.

– Эй, пацан, ну-ка, сюда поди!

Музыку врубили, нарочно слепят дальним. Подхожу. Тот, кто позвал, ниже меня, но в плечах раза в два шире. Бритый череп, руки в карманах. Надо думать, у него там не телефон и бумажник.

– День, – говорит, – сегодня какой-то стремный.

– Хочешь следующий в больнице встретить? – ухмыляюсь я.

Оценили юмор. Гогочут так, что даже музыку заглушают.

– Ладно, – вдоволь насмеявшись, продолжает низкорослый. – Гони ключи от своей табуретки и проваливай отсюда на все четыре. Даже догонять не будем.

– Зато мне твое ведро даром не нужно, – отвечаю на его же языке. – Поэтому проваливай просто так.

Группа поддержки снова ржет хором. А этот прямо на глазах мрачнеет. Рычит:

– Ты че, пацан, неубиваемый? Да ты хоть знаешь, что я с такими делаю?

Я знаю другое. Что завтра для него не наступит. Ни для кого из них.

Он только думает о том, чтобы напасть, а я уже нападаю. Он только собирается вытащить из кармана руку с кастетом, а я уже слышу, как звякает, разматываясь, цепь. Привычная тяжесть в ладонях.

Шаг. Еще. Голова отключается. Тело знает, что делать дальше.

Я разбиваю фары их машины. Обе – одним ударом. Осколки пластика брызжут во все стороны. Свет гаснет. По контрасту темнота становится еще чернее. Музыка по-прежнему орет. Так интересней.

Я их вижу. Они меня – нет. Так тоже интересней.

Замах – бросок.

Воздух полнится ругательствами. Через секунду добавляются крики. Через две слышатся стоны и снова ругательства. Еще немного, и настанет тишина. Думаю только об этом. Внезапно резкая боль пронзает затылок. Как будто с высоты об асфальт приложился. Даже не помню, когда в последний раз страдал мигренью. Да никогда!

И вдруг – до бордовых кругов перед глазами. До тошноты. Может, какая-то особенная болезнь вторых душ? Хотя ничего неординарного, просто-напросто башка болит.

Не просто.

Открываю глаза и вижу бордюр. Несколько окурков, мятую пивную банку. Одуванчики еще какие-то. Поднимаюсь на колени. Шатает. Ложусь обратно. Те, недобитые расползаются в поисках своей тачки. Я лежу смирно. Я знаю, в чем тут дело.

Князев.

Чертов Князев со своими «мифами» и «сказками» наперевес. Чертова бабка – наверняка заодно нашептала, как заставить агрессивно-депрессивного меня отвешивать поясные поклоны и целовать землю перед каждым, кто не-Есми.

Ничего себе, смена власти…

«Игни не может причинить вред человеку».

«Игни должен повиноваться всем приказам человека».

«Что я там еще тебе должен, а, хозяин?» – заорал бы я, если бы смог. А так – постанываю в надежде, что отпустит. И – уже для себя, просто потому, что от этого становится чуть легче – повторяю: «Со-ня. Со-ня».

Утром Нике влетело от мамы. Но не то чтобы сильно. Смиренно выслушала и насчет «куда тебя носило с этим чертом на мотоцикле», и «не отпирайся, вся куртка полынью провоняла». Еще про «каков поганец, заколдовал меня, что ли, пусть только сунется, я ему такое колдовство устрою»… и другое в этом духе.

А потом: «Ночью первую пропавшую девочку нашли, знаешь?»

Знаю, мама. Лучше бы не знала…

Молчала. Болела. Вся, целиком. Внутри и снаружи.

Занятия просидела как на иголках. Сосредоточиться не удавалось. Впрочем, Ника и не надеялась на то, что сможет слушать преподавателей. Она и в универ-то приехала лишь затем, чтобы не коротать день в пустой квартире наедине с мыслями о той девушке, Лизе, которая так непонятно и жутко умерла.

А вдруг следующей найдется Ксюша?

Вот так же. «Упала. Потом ползла». Большое влажное пятно на асфальте. Упала. Откуда?

И понеслось: вторая душа. Речной утопленник. Игни. «Я сделаю небольно. Я умею». Надо бы найти Шанну. Поговорить с Антоном. Иначе она с ума сойдет.

Ника была практически уверена, что снова найдет скрипачку возле театра драмы. Но ошиблась.

Ни зрителей, ни Шанны, ни ее магии. Только спешащие по своим делам редкие прохожие с одним и тем же выражением лица: «Не влезай – убьет».

Не дойдя до площади, Ника свернула в арку между домами. В очередной раз поразилась резкой смене декораций. Контрасту между слегка подпудренным штукатуркой лицом города и его же убогой изнанкой.