– Это уже твои проблемы! Каждый сражается в том, что имеет!
– Ах так, а меня, значит, должно заботить, что твой дегенерат взял в драку не тот ковыряльник?
– Да.
– А мне кажется, что проще всего мне сейчас сделать в нём ещё одну дырку, не совместимую с жизнью, – рычал парень на сурового капитана, вызывая невольное уважение.
– Да я тебя…
– Господа, господа… погодите! – сквозь толпу людей к спорщикам пробирался эльф. – Лех, ты умишком что ли двинулся? Это была самая что ни на есть честная победа…
– Фу… быдло… – произнёс рыцарь и, спрыгнув с парапета, подошёл к девушке, увлечённо вслушивавшейся в перепалку, голос его стал тёплым и томным.
Опустившись на одно колено, он взял руку баронессы и нежно поцеловал, от чего щёки девушки зарделись румянцем.
– Моя леди, вместо того чтобы слушать крики плебеев, я хотел бы просить вас поговорить… о нас!
– Ой! – высвободив руку, Мари отбежала на несколько шагов и отвернулась, смущённо уставившись в ажурную витрину, отделявшую её личные покои от балкона и от вечной прохлады Коттай Дунсона. – Время уже позднее… Я хотела бы просить вас удалиться.
– Как прикажете, моя любовь! – рыцарь, на красивом лице которого не переставала блуждать мягкая улыбка, поднялся с плит, которыми был мощён пол балкона, и грациозно поклонился, прижав руку к сердцу. – Я лелею надежду увидеть вас и завтра, моя леди!
– Конечно, Амадеуш! Мы обязательно увидимся, – поспешила заверить его девушка, опасаясь, что её молчание спугнёт столичного гостя. – Как насчёт позавтракать вместе?
– Премного благодарен, баронесса, – блаженно прикрыв глаза, проворковал мужчина, и водопад его светло-золотых волос просыпался с плеч после очередного поклона. – Тогда прошу меня извинить, я исчезаю!
– Киринь! Кири-и-инь! – позвала Мари, подбежав к тумбочке, на которой у неё хранился колокольчик для прислуги.
Дверь мгновенно растворилась.
– Да, ваше благородие! – степенно произнесла пожилая дама, с детства прислуживавшая баронессе, и с неодобрением посмотрела на рыцаря.
– Сэр Амадеуш уходит! Проводите его в его покои.
– Как пожелаете, – спепенно, с поклоном ответила служанка, пропуская гостя мимо себя.
Если бы кто-то в этот момент видел лицо рыцаря, он бы поразился его по-крысиному злому взгляду и оскалу в ярости сведённых до скрежета челюстей, но ни Киринь, ни тем более её хозяйка не могли этого видеть. А потому стоило только за Амадеушем закрыться двери, как Мари, радостно засмеявшись, закружилась перед зеркалом.
Несмотря на боль от потери отца, её мир за последние месяцы разительно преобразился. Амадеуш принёс в него что-то такое, о чём она до этого не имела понятия и только читала в книгах. Улыбаясь и пританцовывая, девушка выбежала на балкон и, облокотившись на перила, вновь взглянула во двор.
На импровизированном ристалище вновь кипела жаркая битва. Тот неизвестный парень, на этот раз в доспехах, сшибся с Бруно, вооружённым своим излюбленным кистенём. Мари никогда не любила этого огромного, глуповатого парня, хотя ей было бы жалко, если бы кто-нибудь убил его. Всё-таки какая-никакая, а память об отце.
Оруженосец держался молодцом. Парня, видимо, отпоили дорогущим магическим исцеляющим зельем, впрочем, ему это не особо помогало. Незнакомец действовал жёстко и умело, более не бегая от своего визави. Да и, похоже, не опасался более нанести непоправимый вред туше здоровяка.
Девушка хоть и играла перед Амадеушем роль робкой девы, являясь единственным ребёнком ставшего бароном наёмника, прекрасно разбиралась в рисунке боя. Могучий и неуклюжий оруженосец, гонявший до этого своего противника по всей арене, со своим любимым кистенём в руках не мог вообще ничего противопоставить незнакомцу, а потому не прошло и минуты, как он растянулся на земле, а парень, отпихнув в сторону оружие и щит, вновь водрузил ногу на его грудь.
– Фи! Быдло! – скопировала Мари Амадеуша, посмаковав непривычное для неё презрение к суетящимся внизу людишкам, и, смеясь убежала в свою комнату, наглухо захлопнув балконную дверь.
Подхватив со стола единственный имеющийся у неё зачитанный до дыр, но от того не менее любимый любовный роман, она скинула одежду и буквально вспорхнула на кровать, глубоко зарывшись в тёплых перинах.
– «Пятьдесят голодных коричневых дней до моего дивергентства в сумерках лабиринта»! – громко вслух прочитала она название, тиснённое на толстой кожаной обложке. – За авторством светской львицы Крайс Стемер! Книга первая.
Зажмурившись и представив, что читаный-перечитаный роман на самом деле продолжение полюбившейся истории, она с восторженным вздохом открыла первую страницу.
– Беллаида Анеиэша проснулась от звуков колокола, доносящихся с городской ратуши…
Девушка углубилась в чтение и на заметила, как пролетел целый час. Как обычно, в тот момент, когда главная героиня первый раз встречалась со своим будущим возлюбленным вампиром в небольшом чайном ресторанчике, ей захотелось сладкого, настолько велико было мастерство автора, заставлявшего её не просто сопереживать, а жить вместе с благородной и отрешённой от мирских забот Беллаидой. Спрыгнув с перин на прохладный пол, девушка, ничуть не смущаясь собственной наготы, пробежала на цыпочках до столика, на котором прислуга оставляла обычно для неё разнообразные сладости, и сорвала с блюда прикрывавшую его крышку.
Двойной женский визг, переходящий в ультразвук, сотряс стены засыпающего замка.
* * *
Юна вся в слезах и соплях прыгнула на меня откуда-то сверху, похоже, что прямо из замкового воздуховода, по которому между комнатами распределялись излишки тепла. Я уже почти заснул, намучившись за последние несколько дней, да ещё и во время двух раундов боя с Бруно. Тёплая постель сработала как тригер, и стоило мне, только заперев на все замки и щеколды дверь коснуться её, как сонное царство Морфея потянуло меня в неведомые дали.
– Там! Чудовище! – рыдала, трепеща всем телом, змейка, обнимая меня и пытаясь забраться под рубашку. – Оно как заорёт. А Юна, а она, и Юну и…
Я гладил плачущее создание, сквозь поглощающий меня сон пытаясь понять суть проблемы, и что-то говорил. Ламия что-то отвечала, но это уже не доходило до моего сознания, однако я был точно уверен, что когда я отключился, тёплая маленькая змейка уже мирно сопела у меня на груди.
* * *
В глубине превращённого в конюшню ангара раздавались странные приглушённые звуки. В самом дальнем конце огромного, вырытого ещё дворфами помещения, скрючившись за небольшим стогом соломы, предавался своим горестям самый несчастный человек в этом замке, а может быть, и на всём белом свете.
Сжавшись в калачик, Бруно плакал, засунув в рот большой палец и тихо подвывая всем скорбям и обидам, что каждый день вываливал на него этот нечестный к большому ребёнку мир. Виной тому были не подначки и злые шутки жителей замка, большинство из них оруженосец просто не понимал, а то, что доходило до его невеликого ума, казалось ему странным и вызывало скорее удивление, нежели расстройство.