Агония СССР. Я был свидетелем убийства Сверхдержавы - читать онлайн книгу. Автор: Николай Зенькович cтр.№ 76

Об Эпимах-Шипилло кое-что известно. Родился он в Витебской области в семье мелкого шляхтича, который после своей смерти оставил детей почти без средств к существованию. Каких усилий стоило окончить Рижскую русскую гимназию, да еще с золотой медалью, а после историко-филологический факультет Петербургского университета, знали лишь он один да мать. Благодаря неутомимому труду ему удалось оставить заметный след в истории дооктябрьского белорусского литературно-общественного движения.

В Петербурге жили также Франтишек Богушевич, Адам Гуринович, Юрий Ивановский, члены кружка белорусов-народовольцев «Гомон» из Мстиславля и Шклова, владелец частного белорусского издательства коллежский секретарь Антон Гриневич, который все свои средства отдавал на выпуск книг и белорусских народных песен. Обнаружить какие-либо свидетельства их деятельности в Петербурге сегодня мне не удалось.

Молчат старые улицы, грустно смотрят на пешеходов пустые окна «коммуналок», сквозь них, шелестя крыльями, в помещение свободно влетают голуби. Кому какое дело, что когда-то здесь бушевали страсти, звучали возбужденные голоса, сочинялись стихи и вынашивались смелые планы. Все проходит…

Все? Нет, не все. Написанное остается.

«Председателю ЦИК СССР и БССР т. Червякову. Товарищ председатель! Еще раз, перед смертью, заявляю, что я ни в какой контрреволюционной организации не был и не собирался быть.

Никогда не был контрреволюционером и к контрреволюции не стремился. Был только поэтом, думал о счастье Белоруссии. Я умираю за Советскую Белоруссию, а не за какую-либо иную.

Стихотворение мое «Восстань» спровоцировали:

1. Лесик, напечатав его рядом со статьей, посвященной Пилсудскому, о чем я не знал, потому что был в деревне.

2. Шило, осветивший Демьяну Бедному это стихотворение в провокационном смысле.

3. Я сам, поместив его в сборнике, не придав этому политического значения.

Я очень просил бы реабилитировать меня перед трудящимися Сов. Белоруссии. Это можно легко сделать. Стихотворение, помещенное в сборнике, мною исправлено. Просил бы вырвать это стихотворение и книжку выпустить.

Еще одна просьба к Вам. Позаботьтесь о моих семьях, которые здесь, в Минске и в Борисове. Я умираю с твердой верой в вечное существование Советской Социалистической республики. Попросите ГПУ, чтобы не таскали мою жену. Она так же, как и я, ни в чем не виновата.

Библиотеку свою передаю Бел. Гос. Библиотеке.

Сердечно благодарен за все то доброе, что для меня сделали партия и Сов. власть.

Умираю, принимая то, что лучше смерть физическая, чем незаслуженная смерть политическая.

Видно, такова доля поэтов. Повесился Есенин, застрелился Маяковский, ну, и мне туда же, за ними, дорога.

Жалею, что не могу больше принимать участия в великом строительстве, которое развернули партия и Сов. власть в БССР.

Да здравствует эта новая творческая жизнь для счастья всего человечества.

Янка Купала.

Ошибки свои, те или иные, я собирался исправить, но не успел.

Минск, 22-1Х-30 г. Я.К.».

К мысли о самоубийстве довели вызовы в следственные органы и допросы. Ему предъявили обвинение в участии в «нацдемовской контрреволюционной организации». При обыске у ее «члена» Я. Лесика конфисковали газету «Звон» от 17 сентября 1919 года. Рядом со статьей, посвященной Пилсудскому, его приезду в Минск, было напечатано купаловское стихотворение «Восстань».

Напрасно поэт убеждал, что стихотворение написано в августе девятнадцатого года, когда о приезде Пилсудского ничего не было известно, что между этими событиями нет никакой связи. Следователи настаивали на своем. Масла в огонь подлил Николай Шило. В Москве он встретился с Демьяном Бедным, рассказал ему о «предательстве» Купалы, и вот уже газеты тиражируют очередное Демьяново произведение:

Если уж и Москва высказала свое суждение, разве минские следователи могли сомневаться? Не выдержав допросов, Янка Купала садится за последнее письмо Червякову и делает попытку покончить жизнь самоубийством. Спасли его чудом. Сломанный морально и физически, он подписывает покаянное письмо для печати, которое и появилось в белорусской газете «Звезда» 10 декабря 1930 года.

«Пропитанный национал-демократической заразой, привитой мне нашенивским периодом моей литературной работы, — говорилось в опубликованном документе, — когда я стал было одним из идеологов буржуазно-демократического «возрожденчества» и «независимости», я и после Октябрьской революции не отмежевался, как это следовало, от окружающей меня национал-демократической среды, а был втянут ею и принял самое близкое участие в контрреволюционной работе известнейших белорусских национал-демократов, которые на основании Конституции Советской Белоруссии, использовав доверие, оказанное им со стороны Советской власти, прикрываясь лживым занавесом фальшивых лицемерных деклараций и заверений, проводили свои вредительские национал-демократические идеи на культурном фронте».

И далее: «Работая в Научно-терминологической комиссии, в Инбелкульте АНБ, этих руководящих штабах белорусского национал-демократизма, видя своими глазами их не совместимые с интересами белорусских трудящихся масс и требованиями партии и Советской власти установки и мероприятия в культурном строительстве, я не только ни разу не осудил их, но, наоборот, морально поддерживал и помогал их реализации».

Газета «Наша нива», в которой когда-то работал Янка Купала и которую следователи называли «знаменем мелкобуржуазного и кулацкого возрожденчества», с началом горбачевской перестройки издана в Минске в репринтном исполнении. Начиная с 1990 года каждый читатель может убедиться в том, чем она была в действительности. Относительно «нацдемовской контрреволюционной организации» ясность появилась уже в 1988 году: все ее «члены»: В. Ластовский, Я. Лесик, А. Смолич, С. Некрашевич и другие — реабилитированы, ибо такой организации и в помине не было.

С того дня, когда сломленный подозрениями и допросами поэт взял нож, чтобы покончить с жизнью, и к нему, лежавшему в луже крови на полу, бросилась жена Владислава Францевна, прошло двенадцать лет.

Второе военное лето, июнь месяц, столичная гостиница «Москва». Здесь погиб Янка Купала. Как это произошло? Ответа не было почти полвека. И только благодаря усилиям известного белорусского писателя Бориса Саченко, неутомимого исследователя многих белых пятен родной литературы, нарушен таинственный заговор молчания. Борис Иванович провел гигантскую работу, собрал свидетельства тех, кто был очевидцем последних дней и даже минут Янки Купалы.