Я вставил симку и батарейку в ту трубку, что отобрал в Сольске у полицейского по фамилии Гогоберидзе. Потом набрал номер Влада.
Когда мне ответили, представился:
– Это Павел, частный детектив. Это Влад?
– Допустим.
– Если это НЕ Влад, передай ему, что у меня есть к нему разговор. Обоюдно интересный.
– Да, это я.
– Я хочу продать тебе важную информацию. Важную для тебя.
– Ты, Паша, по-моему, на Ворсятова работаешь.
– Я работаю на того, кто больше заплатит.
Когда мы обсуждали будущий разговор, я спросил у отставника-полковника, поверит ли Влад, что я готов за деньги предать своего клиента. Ведь всем известно, что Синичкин всегда справедлив и болезненно щепетилен. Валерий Петрович поморщился: «Не преувеличивай, Паша, свою скромную славу. Кроме того, о жизни каждый судит по тому, что он сам собой представляет. И по тому, какая царит в стране общая атмосфера. А сейчас любой готов другого предать и продать за три копейки». – «Почему же? – возразил я. – Взять нас с вами. Я вас, к примеру, никогда не продам. И вы меня, я уверен, тоже». – «Давай оставим лирику». И мы с Ходасевичем продолжили обсуждать наш план.
Пока мой телефонный разговор с преступником развивался ровно в соответствии с ним. Влад спросил:
– Чего ты хочешь?
– Я знаю две очень важные для тебя вещи, Влад.
– Ну?
– Повторяю: эти знания продаются.
В трубке повисла пауза, и я, воленс-ноленс, вынужден был говорить дальше:
– Во-первых, мне известно, кто конкретно, совместно с маникюршей Аленой, ограбил Михаила Владимировича. Кто он – ее сообщник. И я могу продать эту информацию пострадавшему, то есть моему клиенту. А могу – тебе.
Мой собеседник молчал, поэтому я продолжил:
– И второе. Я знаю, где в настоящий момент находится Алена. И эти сведения также продаются. Продаются – оптом. Цена обоих вопросов – сто тысяч американских долларов. Разумеется, наличными.
Если по первой части нашего предложения мы вчера, до хрипоты проспорив с отставником до трех ночи, пришли в итоге к соглашению и единому мнению, то второй пункт был, откровенно говоря, чистой воды блефом.
Влад, помолчав, ответил:
– Позвони мне через часик, сыщик. Мне надо подумать.
– Э, нет, – сказал я твердо, в полном соответствии с полученными от Ходасевича инструкциями. – Давай договариваться прямо сейчас.
После еще одной паузы в трубке прозвучало:
– Завтра. В час дня. На Манежной площади, возле стеклянного купола – того, что с фонтанами и Георгием Победоносцем. Приходи один. Я тебя знаю в лицо. Ты меня тоже.
– Принято. Завтра, в час. Манежка, стеклянный купол с фонтаном и святым Георгием.
Я нажал отбой и пошел назад, в гостеприимную квартиру Ходасевича. Телефон я выключать не стал и батарейку с симкой из него не доставал.
* * *
Весь последующий день мы с отставником-полковником бездельничали. Валерий Петрович запретил мне даже говорить о нашем деле – мол, все, что могли, мы обсудили вчера ночью и сегодня утром, к чему зря воздух сотрясать? Ходасевич приготовил фирменное свое блюдо – бигос и даже замесил тесто и нажарил беляшей. Я тоже внес свой вклад в наше совместное хозяйство: научил отставного разведчика смотреть современные сериалы через Интернет. Для премьеры я выбрал «Американцев». Очень мне было интересно, как полковник воспримет историю о советских нелегалах, которые куролесят в городе Вашингтоне под личиной мирных штатовцев в начале рейгановской эпохи. Комментарий Ходасевича, выданный после первой же серии, оказался незатейлив: «Брехня, конечно, от первого до последнего кадра. Но смотреть интересно».
Всегда тяжело ждать, да еще неизвестно чего. Во всяком случае, мне. Однако Валерий Петрович выглядел совершенно безмятежным. Потчевал меня на обед бигосом, на ужин – беляшами со сметаной. Просмотрел вместе со мной едва ли не весь первый сезон «Американцев». Я даже набрался наглости, спросил его, неужели он ничуть не мандражит? Он усмехнулся:
– Если б ты знал, Пашенька, сколько мне по делам службы пришлось ждать, причем зачастую неизвестно чего! И сколько раз не удавалось ничего дождаться!
– Да? Тогда, раз вам выдуманные разведчики не нравятся, расскажите настоящий случай из вашей практики.
– Ладно. Вот тебе один из советских времен. В некотором царстве, в некотором государстве жил-был один месье, мистер или сеньор, имевший ключик от некой двери. И вот в определенный момент он должен был эту дверь открыть – для нас. Затем он получал изрядную сумму в местной валюте и никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах ни он нас, ни мы его не должны были больше видеть. И вот этот сеньор или мистер перед операцией очень стал мандражировать, – Валерий Петрович тот же самый глагол употребил, что и я за десять минут до того. Я думаю, намеренно. Воспитывал меня так. – И вот приходим мы с ним на последнюю, решающую встречу – может, в бистро, а может, в таверну или гаштет. И мы говорим ему: да вы не волнуйтесь, товарищ. У нас ведь здесь, в этом городе и в этой стране, все схвачено. И все пляшут под нашу дудку. Вот смотрите, мы здесь сидим, а ведь нас охраняют. И во время нашего разговора все, кто ни будет по улице мимо этого заведения проходить, абсолютно каждый человек, будут обуты в коричневые ботинки вот такого образца, как на нас. А заведение располагалось в полуподвале. И вот смотрит этот месье или герр на окна, а там и впрямь: одни коричневые ботинки прошли. За ними другие. Потом третьи. Четвертые. Так только они, коричневые, и ходили у окна по тротуару, пока мы с ним обо всем договаривались.
– Круто! – восхитился я. – А как вы этого добились?
– Все тебе расскажи, – проворчал полковник.
– Но открыл этот мистер-герр-мусью нужную дверь в нужный час?
– Естественно.
Кто знает, реальный то был случай или ходасевичевская выдумка, но после нее ждать стало как-то легче.
День безделья помог мне отдохнуть после долгой дороги из Сольска и поправиться опосля тамошних побоев. Ребра и почки по-прежнему болели, но все-таки меньше.
Наконец, около часа ночи, по категорическому настоянию Ходасевича, мы легли. Он в спальне, я на диване в гостиной. О деле даже словом не обмолвились. А что говорить, если все обсудили вчера?
Сутками ранее.
На том же самом месте
Вчера я приехал из Сольска, изгрызенный судьбой и дорогами. Сказался тысячекилометровый путь. Да и после побоев Гогоберидзе и компании не вполне оправился. Но Ходасевич накормил меня пастой болоньезе (иными словами, макаронами по-флотски), напоил кофием – и силы возвернулись ко мне. «Ты расцветаешь прямо на глазах, – пробурчал полковник в отставке. – Что ж, дело молодое».