Но сделала она это не от слабости. О, нет, месье Шварц! И не от любви, которая еще царапала ее горячее сердце! А сделала она это лишь потому, что первой мыслью, пришедшей к ней в голову, была мысль о мести. Возможно, лишь на какую-то часть по крови, но в своем полном естестве это была истинная сицилийка! Бог знает, что творится в семьях, что могут стерпеть эти святые женщины, истязаемые распускающими руки мужьями, когда еще верят в их преданность и верность. Маргарет могла терпеть многое, одержимая идеей, что ее мужчина истинно любит ее и не посягнет на их нежные чувства друг к другу, скрываемые за страшными, изощренными пытками их пламенных характеров и жестоких сцен. Многое. Но только не измену и предательство.
Месть — блюдо, которое подают холодным, но в тот момент Маргарет была слишком разгорячена, чтобы принять это в расчет. Выбежав на улицу, она согнулась вдвое, тяжело дыша и пытаясь собрать блуждающие мысли воедино. Все тело ее сотрясалось в глухих рыданиях, живот предательски начало мутить, а в глазах потемнело. На мгновение Маргарет показалось, что она вот-вот потеряет сознание. Неожиданно выпрямившись и резко успокоившись, девушка вдруг мертвенно побледнела, напустив на свое по-майски светящееся обычно личико темные оттенки мрачности и холодности.
Мы уже видели это состояние, месье Шварц, когда девять лет спустя она снова откроет секретный бункер своего деда, не обнаружив там того, что искала.
Овладев ею, какая-то другая часть Маргарет сделала первое, что пришло в голову. Резко подняв подбородок вверх и устремив свои глаза строго по прямой какой-то улицы, она, что было сил, побежала вперед. Дорога привела ее к лучшему другу Мартина — Джонатану, — который, как вы помните, боролся с одолевающей его влюбленностью к молодой особе. И хотя чувства к женщине порой перекрывали своей силой дружбу к Криси, Джонатан до последнего оставался преданным другом и ни разу не раскрыл Маргарет своих чувств. Она же, в свою очередь, как и все женщины, знала, что Джонатану была далеко не безразлична.
Воспользовавшись положением, она растрепала свои густые смоляные волосы, размазала макияж по щекам черными разводами, раскусала до крови губы и, разодрав рукав на правом плече, оголила один из свежих синяков, оставшийся после очередных «встрясок» Криси. Ввалившись на подгибающихся ногах домой к Джонатану, она жалостливо упала на пол, якобы выбившаяся из сил, и, задыхаясь от рыданий, сотрясалась, тщетно пытаясь выговорить хоть слово. Правда, эту сцену Маргарет не пришлось особо разыгрывать. Она по-настоящему плакала. Но не из-за того, о чем должен был подумать Джонатан, а потому что ей действительно было невыносимо больно: такого предательства ее женская гордость и сицилийское достоинство не могли потерпеть!
Джонатан был высокий и крепкий парень. Внешне на фоне Мартина он явно выигрывал, хотя Маргарет так и не казалось. Влюбленные вообще обычно слепы. Он был, как бы это сказать, здоровый, крепкий, этакий деревенский парень, готовый всегда прийти на помощь, но в то же время человек доброй и благородной души, один из тех, для кого истина в мире важнее золота, что в этом плане еще более контрастно отличало его от Мартина.
Сквозь свои невнятные рыдания распростертая на полу Маргарет уперлась руками в деревянный пол и, как бы привстав из последних сил, выгнулась как змея, согнув в колене ножку, чтобы та выгоднее смотрелась из-под узкого разреза. Столкнувшись покрасневшими от слез глазами о вопрошающий взгляд ошарашенного Джонатана, стоящего рядом с ней на коленях и держащего ее своими крепкими руками за плечи, она лишь слабо произнесла «Мартин» и упала без сознания.
Охваченный, возможно первый раз в жизни, такой лютой ненавистью и злостью, Джонатан схватил куртку со стула и выбежал прочь. Не понимающая ничего Маргарет быстро вскочила на ноги, помотала по сторонам головой, как бы ища своего защитника, и, поняв, что его нет, со всех ног бросилась за ним.
Догнав молодого мужчину, охваченного злобой, которая, казалось, была готова крушить все на своем пути, Маргарет вдруг начала останавливать его, умоляя не причинять вреда своему возлюбленному. При своем невысоком росте и при здоровенной высоте Джонатана Маргарет лишь подпрыгивала рядом, как маленький спаниель, цеплялась за его огромные руки, повисая на них и пытаясь тормозить ногами. Это было еще одной хитроумной уловкой девушки, сердце которой навсегда пронзилось заостренным копьем мести. Она знала: чем больше она будет защищать теперь своего злодея-любовника перед влюбленным в нее парнем, тем сильнее последний будет злиться на Мартина.
Так и получилось. Уже совершенно одуревший от злобы и ревности Джонатан, взяв с собой еще двоих приятелей, таких же здоровых, как он, схватил Маргарет в охапку, все еще умоляющую их остановиться, и уверенно зашагал по направлению к дому, где жила девушка.
Маргарет снимала небольшую квартирку на втором этаже в старом, но довольно миловидном здании, выдержанном в европейском стиле. Наказав еще сопротивляющейся Маргарет строго-настрого войти в дом и не подавая вида, вести себя, как обычно, он попросил ее не закрывать за собой дверь и остался стоять вместе со своими друзьями на улице, чтобы подняться вслед за нею через пять минут. Будто бы сдавшаяся Маргарет опустила заблестевшие огоньками глаза, мысленно потирая руки, и вошла в свою квартиру. Она действительно в момент преобразилась: на лице девушки не осталось и тени того мрачного ужаса и душевных терзаний, которые так предательски точно толкнули Джонатана на окончательное решение разорвать дружбу.
Войдя внутрь, в дверях она нашла Криси, якобы только что самого вошедшего к ней в квартиру. Улыбаясь, он, как ни в чем не бывало, взял ее пальто и наклонился было поцеловать, как вдруг неожиданно за ее спиной появились трое высоких, устрашающих своим видом парней, двоим из которых пришлось низко наклониться, чтобы войти в квартиру.
Уже после смерти Маргарет в доме дедушки нашли старые дневники того периода, некоторые отрывки их которых спустя какое-то время после трагедии были преданы огласке. Так, например, я читал в газете о том, как диковинно и с каким удовольствием она описывала читаемый в глазах Мартина ужас. Она говорила, что в остекленевшем взгляде застыло немое «Я не верю своим глазам». Руки его стали ватными, и несколько секунд он просто не шевелился, видимо, потеряв на какое-то время не только дар речи, но и способность к движению. Но как же всем этим наслаждалась Маргарет! Тот страх, который овладел Криси, адреналином пробежал в ней самой, в ее воспаленном мозгу, по кипящим от негодования венам, отдаваясь тонким жаром удовольствия, наполняющим заветной теплотой каждую клеточку тела. Она писала, что «если бы обладала мастерством кисти Сальвадора Дали, то без усилий запечатлела бы на белом пергаменте живительный страх, покрывший, словно черной гипюровой вуалью, его остановившийся взгляд». Девушка говорила, что стоит ей закрыть глаза, как она видит их погасший блеск и омут, туманно заволакивающий когда-то беззаботную мальчишескую игривость.
Маргарет попала в цель. Более всего на свете она хотела запугать своего возлюбленного до такой степени, чтобы единственное, что ему осталось в жизни, это прожить ее, остерегаясь, и прочувствовать предательство собственной кожей от того, от кого меньше всего этого возможно ожидать. Отчасти она мнила себя какой-то опасной силой, дорогу которой лучше не переходить. Отчасти это была выброшенная на обочину страсти женщина, ненужная и использованная, обида и злость которой раскатами ненависти предопределяла судьбу зверя, покалечившего ее веру в любовь.