А ведь – вполне! От запаха иного ухажера воротило независимо от того, каким бы дорогущим одеколоном и дезодорантом тот ни пользовался. А Леонид, изрядно пропотевший, четвертые сутки не меняющий одежды, по-прежнему не вызывал у нее никаких негативных эмоций. Может, не следовало вчера так резко проводить грань в отношениях?
Оля на секундочку задумалась, а потом решительно тряхнула головой.
– Или все из-за того, что мы здесь понарошку и программой не предусмотрены запахи героев? Черт, голову сломать можно. Все так реально, что уже не знаешь, где реал, а где игра… Впрочем, курортный роман мне при любом раскладе не нужен. А о чем-то более серьезном я, как говаривала Скарлетт, подумаю завтра.
– Разумное решение, – одобрил бесшумно вошедший наставник. – К чему бы оно ни относилось. Ибо утро вечера мудренее. А сейчас продолжим. На чем нас прервали?
– Вы объясняли мне устройство и секреты использования очага открытого типа.
– Точно. Итак, продолжим. Костер…
* * *
– Алл-ла-а!..
Здоровенный турок выскочил из-за края редута, словно чёрт из табакерки. Перекошенное лицо, зловещий оскал и острый ятаган в руке – страшное зрелище.
Вот только подпоручик Леонид Бурый не боялся ни турок, ни чертей. Первых он отправил на тот свет уже не один десяток, а в существование вторых попросту не верил.
Стремительный выпад, и шпага офицера вонзилась в живот османца. Тот гортанно вскрикнул и кувыркнулся с редута, утаскивая за собой застрявший в брюхе клинок. Леонид что было сил сжал рукоять мокрой от пота ладонью, но удержать оружие не смог – темляк дернул за кисть и лопнул.
К счастью, этот азеб
[6] был последним из тех, кто успел добежать до редута, иначе безоружному подпоручику пришлось бы туго.
Очередная атака захлебнулась, и пестрая масса турецких солдат откатывалась назад, покидая простреливаемую зону. Обратно к морю… Туда, где из сотен лодок в прибрежные воды спрыгивали свежие силы.
Леонид вынул из-за обшлага рукава изрядно запачканный платок и вытер им лицо. Это была не первая отбитая сегодня атака, а потому ткань платка не стала грязнее, разве что потемнела от пота, – зато зрение у подпоручика прояснилось. Вот уже восьмой раз, наподобие морских волн, многотысячный турецкий десант накатывал на русский редут, обороняемый всего лишь двумя мушкетерскими ротами.
Вспомнив, что остался без шпаги, офицер нагнулся и поднял мушкет убитого солдата.
Погибший лежал лицом вниз, и Леонид не узнал его. Хотя – какая разница, кому не повезло уже, а кого костлявая прихватит чуть позже?..
Потянулся было за тесаком, но передумал. Мушкет хоть тяжеловат и не так удобен в бою, как привычная шпага, но даже разряженный, при определенных навыках, не менее страшное оружие. Вместе с вставленным в дуло багинетом, он общей длиной не уступал пике, и если не убивал сразу, то оставлял глубокие, долго не заживающие раны.
Грохот сражения существенно поутих, отдаленно напоминая полуоглохшему офицеру прибой, не смолкающий и в самый полный штиль. Только изредка постреливали с пригорка обе пушки, заставляя басурман по фронту отступать к самой кромке воды. Что те и делали. При этом обтекая позицию русских со всех сторон, как море непокорную скалу.
Подпоручика за обшлаг рукава осторожно тронул чумазый и запыленный денщик, состоявший при командире сводного отряда – премьер-майоре Салтанове.
– Вашбродь, господин майор к себе требуют…
– Что говоришь? – прохрипел подпоручик. Вроде и не много орал, а голос осип, как после недельного запоя.
– Самойло Иванович всех офицеров созывают. Они у церкви сейчас. Возле пушек… Вот, – денщик протянул офицеру флягу. – Промочите горло, Леонид Андреич.
– Спасибо, братец, – подпоручик жадно припал потрескавшимися губами к горлышку. Сделал несколько небольших глотков, только кадык дергался. Потом прополоскал рот и с видимым усилием заставил себя выплюнуть воду на землю. Денщик, принимая флягу, отнесся к этому с пониманием. Сам служил не первый год и знал, что чем меньше всего внутри, тем больше шансов выжить при ранении в живот или пах. – Доложи, сейчас буду.
– Слушаюсь, вашбродь.
– Стой. Много полегло?
– Не могу знать, вашбродь, – не по-уставному пожал плечами солдат. – Шульц сейчас господина майора перевязывает. У него и узнаете.
– Командир ранен? Тяжело?
– Нет, чуток плечо зацепило. Самойло Иванович и перевязываться-то не хотели, но немчура ж разве отстанет.
– Ладно, ступай…
Живительная влага сделала свое. Звон в голове поутих, мысли прояснились, туман перед глазами развеялся, и только тошнотворный запах пороховой гари все еще витал в воздухе.
Именно эта вонь, стоны раненых и чужой говор, доносившийся от турецких позиций, напоминали подпоручику Брянского полка Леониду Бурому, что он не спит. И что жаркое раннее утро июля семьдесят четвертого года может стать последним в его не столь уж длинной жизни.
«Интересно, какая смерть мне суждена? – мелькнула вдруг отстраненная мысль. – Пуля пробьет голову или клинок пронзит сердце? А, будь что будет, лишь бы не искалечило, а сразу наповал…»
Виденье безногого инвалида на костылях, с обезображенным лицом, так ясно встало перед глазами, что подпоручик даже головою потряс, отгоняя наваждение, и перекрестился. «Помилуй мя, Боже…»
Леонид оглядел поле боя. Увиденное радовало: ряды защитников Ялтинского редута, казалось, и не поредели, тогда как трупы азебов плотно устилали все предполье. Если б не двадцатикратно превышающая численность врага, можно бы и викторию праздновать. Но турок слишком много. Они высадили в устье Водопадной такой огромный десант, что смогли окружить Ялту со всех сторон. И без помощи извне защитникам поселка долго удерживать позицию не удастся.
Так это или нет, бой покажет. А пока следовало поторопиться. Уж коль командир спустился с наблюдательного пункта, значит, ему есть что сказать младшим офицерам.
Салтанов сидел на зарядном ящике, набросив китель на плечи, и что-то негромко втолковывал старшему артиллеристу. Остальные офицеры – капитан Михачевский, поручики Берлзиев и Ачкасов были уже здесь. Жадно курили и допрашивали лекаря. Еще бы, не одного Леонида волновали понесенные потери. Две роты против целого экспедиционного корпуса – тут каждый мушкетер на счету.
– Как я уже имел честь сообщить, господа, убитыми двенадцать будет. Девять человек насчитываю тяжелораненых. И два десятка младших чинов имеют ранения средней тяжести, но все ходячие. Кровь легкораненым солдатам останавливают фельдшеры, а потому доложить об их численности не имею возможности.
– Да кто бы их считал, Отто Карлович, – отмахнулся Михачевский. – В обороне не бывает легкораненых.