Чужие деньги - читать онлайн книгу. Автор: Фридрих Незнанский cтр.№ 57

Эх, горячее было времечко! Делили Москву с шумом, с громом, с иллюминацией. Какой-то деятель искусства, наследник Пахмутовой и Добронравова — любителей социальной темы, даже песню настрочил. Слова там были душевные: «Братва, не стреляйте друг в друга!» Незамысловатой песней возмущались интеллигенты по радио и телику: «Что хотел сказать автор? Неужели пусть лучше братва стреляет в нас?» Савва тогда не имел общественного веса, а то он бы намекнул тем, кто за телерадиобазар отвечает, что возмущаться нечего: братва стреляет в кого надо. Честные предприниматели редко попадают под дуло бандитского «калаша». Если поискать в прошлом убитого бизнесмена, наверняка обнаружится, что когда-то в чем-то он был замазан. А что иной раз глотает пулю всякая мелочь пузатая — «шестерки», жены, дети, случайные прохожие — так ведь дело живое, за всем не уследишь.

Постепенно устаканилось. Чеченцев Савва из Москвы не выбил, но заставил себя уважать. Разделил, выражаясь дипломатическим языком, сферы влияния. Первоначальная гульба вливалась в законное русло, стрелять направо-налево так безнаказанно, как вначале, уже было нельзя. К тому же московский покровитель чечей — между прочим, академик, доктор наук, Корсунский, не к ночи будь помянут, — в то время как раз вошел в силу. И Савва Сретенский удовольствовался своим нынешним положением, которое его устраивало. Центральная московская группировка — не хухры-мухры! Широкие возможности. Это касается в первую очередь финансов и оружия, но также и перевалочных баз, временной или постоянной жилплощади, где можно зависнуть или осесть. Одна из таких баз — здесь, на метро «Кропоткинская». Теперь ее надо покинуть. Надолго; возможно, навсегда. Что ж, спасибо этому дому, пойдем к другому.

Тихая квартира возле Пречистенки по всем спискам проходила как ожидающая расселения коммуналка. Что в ней творится в действительности, ни один инспектор очередной жилконторы, возникшей на грибнице предыдущих, не любопытствовал узнать. И то — ведь жилищное ведомство крайне редко пересекается с уголовным розыском… Вот муровцы оказались бы довольны, разведав, под чьими тяжелыми шагами поскрипывает ветхий дореволюционный паркет выморочной четырехкомнатной квартирищи, кто тут меж стен с выцветшими, кое-где свисающими клочьями обоями складывает в чемодан необходимые вещи. Вещей немного: «Голому одеться — только подпоясаться» — всегда любил шутить Савва. К чему тащить с собой груду ненужного барахла, которое обожают навьючивать на себя русские туристы? В теплых цивилизованных краях, куда ведет его маршрут, ему без труда предоставят и мыло, и зубную щетку, и полотенце. Куда важней другие предметы: например, безупречно оформленный загранпаспорт; имя и фамилия там не его, но фотография Саввина, разумеется. Не менее важна, чем загранпаспорт, коробочка, полная маленьких, но уникальных штучек. Внешне они точь-в-точь как ролики от шарикоподшипников, и в таможенной декларации Савва их запишет именно так. Пусть проверяют, пусть просвечивают рентгеном: ничего, кроме шариков, они не увидят. Для того чтобы определить ценность этих шариков, нужны иные возможности. Ими сполна располагает синьор Мандзони, называющий себя родственником знаменитом) писателя, которого Савва, впрочем, не читал и потому всю последующую жизнь, встретив где-нибудь фамилию Мандзони, он представит себе не книгу и не ее несуществующих персонажей, а крохотные, но очень тяжелые шарики. Сгустки металлической реальности, конкретной, как деньги, власть и бабы, — то, ради чего стоит жить.

Савва Сретенский не забывает своего благодетеля, так же как он — его. Время от времени он оказывал «чикагскому дядюшке», ныне полковнику ФСБ, кое-какие услуги, требующие сноровки, влияния и умения держать язык за зубами. Это бывало сопряжено с трудностями, но Савва терпел: выгоды от поддержания давнего знакомства перевешивали неприятности. И дождался момента, когда соглашение принесло обоюдную выгоду. Оказывается, у «чикагского дядюшки* завалялся еще один племянник. То есть таких «племяшей», как Савва, у него пруд пруди, но этот племянник, кажется, действительно был родственником полковника. Не сынок, это точно: фамилии-то у них разные, да и мордой лица не похож… Словом, этот более или менее подлинный племянник возглавлял банк «ЭММА», реклама которого втыкалась в перерывы любого уважающего себя художественного сериала, но внезапно исчезла. Выяснилось, что под финансовой эгидой «ЭММЫ» ловкие и сообразительные люди вовсю торговали с западными капиталистами особо хитрожопым способом. Суть тут вот в чем: объявляя, что в стране существует свободный рынок, правительство продолжало на внутреннем рынке контролировать цены, но только на особо важные товары: газ, нефть, уголь, алюминий, лес, удобрения… Внутренние цены на перечисленные категории составляли крохотную часть от них же на мировых товарных рынках. Ну и ушлые соотечественники, раскусив комбинацию, под прикрытием фирмочек-однодневок покупали российский лес и алюминий по внутренним ценам, а гнали их за рубеж по внешним. Чтобы избежать налогов, пользовались фальшивыми счетами по импортно-экспортным операциям, где отборный лес, скажем, регистрировался как низкокачественный… Раз дают, грешно не брать! Но, пользуясь другой народной поговоркой, надо сказать: не все коту масленица. Великий пост грозил «ЭММЕ» — конечно, с конфискацией имущества. Здесь и вступал в дело Савва, спасая то, что еще можно спасти, то, что дядюшкин племянник должен был передать ему. В руки. Лично.

Явившись в уродливое современное здание, где базировался банк «ЭММА», Савва Сретенский обнаружил, что племянник страдает манией преследования. Иначе зачем ему потребовалось заточать себя в хитромудрой коробочке, обнесенной дверьми с многочисленными кодовыми замками? Набрав сообщенный заранее код на наружном дисплее, Савва с эскортом сообщили, что они прибыли к Самому, и были пропущены в вестибюль, отделанный серым мрамором, где их внимательно осмотрели, буквально обыскали взглядами, прежде чем допустить к следующей двери и следующему коду. Всего было три барьера, три двери, три кордона. С каждым новым препятствием Савва все сильнее раскалялся и пыхтел, как самовар. Он, можно сказать, сделал милость, пришел всего с двумя оруженосцами, а в етитской «ЭММЕ», вместо того чтобы завопить во всю ивановскую: «Отворяй, честной народ, Савва Сретенский идет!», пялятся на Савву, как зоолог — на лягушку. Лягушка в банке. Какие черти его понесли в этот гадский банк?

Четвертого кордона нежная душа Саввы не перенесла. Когда в предбаннике банкирова кабинета к посетителям привязались затянутые в хаки телохранители, требуя предъявить паспорт и еще какую-то фигню, чуть ли не верительные грамоты, Савва сделал знак своим ребятишкам, и они без лишнего напряжения сил пошвыряли на пол этих хаконосцев, которые накачали мускулы на тренажерах и возомнили о себе, будто они крутые сомы, тогда как они попросту рыбий корм.

На шум из кабинета выбежал племянник. Савва его сразу узнал, потому что эта вытянутая белесая физия засветилась в рекламе, однако откровением для него стало то, что племянник, оказывается, такой низенький — по плечо ему. Тридцатилетний юнец (назвать его мужчиной язык не поворачивается), с длинными волосами, которые сосульками свисают на белый воротничок. Ногти обгрызены до живого бугристого мяса.

— Что происходит? — взвизгнул племянник.

— Вот, поучил их гостеприимству самую малость, — приветливо улыбнулся Савва, вернувший себе чувство самоуважения. — А я, между прочим, Савва Сретенский.