Сиротка. Слезы счастья - читать онлайн книгу. Автор: Мари-Бернадетт Дюпюи cтр.№ 98

– Людвиг, ты вообще-то не один. Я приглашала и твоего сына тоже.

– Большое спасибо. Я воспользовался этой прогулкой для того, чтобы всех навестить. Месье Маруа любезно согласился одолжить мне свой автомобиль. Вообще-то мы скучаем по Адели – и Томас, и я. А Шарлотта сейчас отдыхает.

– Ну и правильно, – сказала Киона. – Пойдем.

Киона пошла впереди Людвига. Она выглядела в штанах и рубашке так же грациозно, как и в летнем платье. Людвиг, идя вслед за ней, удивлялся тому, что он вдруг перестал ощущать тяжесть на душе – тяжесть, которая мучила его с того драматического момента, когда он понял, что больше не любит свою жену. «Я, наверное, ошибся, – подумал он. – Я должен лелеять Шарлотту и оберегать ее. Она ведь моя супруга, и я ее простил».

Несколькими минутами позднее он уже сжимал в своих объятиях Адель, а Томас бегал по лужайке вместе со следовавшей за ним по пятам Катери. Людвига все встретили очень тепло, потому что было невозможно относиться плохо к этому человеку, отличающемуся необычайной любезностью.

– Здесь – еще один маленький райский уголок, – сказал он, усевшись за стол и взяв в руки чашку с чаем. – Есть маленький райский уголок в Валь-Жальбере и большой – на берегу Перибонки. Как вы будете называть свой дом в Робервале, мадам Лора?

– Рай озера Сен-Жан! – воскликнула Лоранс. – И у нас есть наш ангел – Киона…

– Нет, не надо этого говорить! – запротестовала Киона. – С меня хватит!

Однако она весело рассмеялась, с волнением прислушиваясь к тихому внутреннему голосу, шептавшему ей, что рядом с ней в этот тихий вечер находится другой ангел – мужчина, способный прощать обиды, предательство и капризы, которые ему приходится терпеть от своей законной жены, и умеющий скрывать боль ради того, чтобы беречь своих детей.

Чувствуя восхищение и сострадание, Киона мысленно пообещала себе, что позаботится о Людвиге, Шарлотте и их детях. А пока что первая ее забота заключалась в том, чтобы аккуратно разрезать пирог с изюмом и патокой и раздать всем по куску.

Минут через двадцать Мадлен поднялась из-за стола. Она абсолютно ни к чему не притронулась.

– Извините меня, мне нужно пойти немного прогуляться, – сказала она.

– Ты имеешь полное право немножко побродить в свое удовольствие, – ответила ей Эрмин, которая знала, куда на самом деле сейчас пойдет Мадлен.

Индианка пришла на перрон железнодорожного вокзала и стала ходить из конца в конец, мысленно произнося молитвы. Когда раздался свисток паровоза, она замерла на месте и задышала тяжело. «Господь, Дева Мария, блаженная Катери, сделайте так, чтобы слова Кионы оказались правдой, сделайте так, чтобы моя дочь вернулась и я могла ее обнять».

Состав остановился с оглушительной симфонией скрежета и треска. Двери вагонов открылись, и пассажиры стали спускаться из вагонов на перрон, держа в руках чемоданы и пакеты. Мадлен не знала, где ей высматривать свою приемную дочь – то ли с одной стороны перрона, то ли с другой. Силуэты засновавших по перрону людей сливались в одну безликую толпу, в которой было очень трудно кого-либо рассмотреть.

– Мама! Мама! – раздались крики из гущи толпы.

К Мадлен подбежала девушка в розовом платье, с пряничной кожей, с черными волосами. Она смеялась. Через плечо у нее висела кожаная сумка.

– Акали! Мое дорогое дитя!

Они обнялись и обе расплакались. На них со всех сторон смотрели: кто умиленным, кто недоуменным, а кто равнодушным взглядом, – но Акали и Мадлен этого не замечали: они, опьяненные радостью встречи, видели только друг друга.

– Мама, я не смогла ни бросить тебя, ни отказаться от тех, кого я люблю, от лесных песен и журчащих рек, – прошептала Акали.

– А как быть с твоей несчастной любовью? – тихо спросила Мадлен. – Тебе удалось ее победить?

– Да, на этот счет можешь вообще не переживать.

– Ну, тогда все прекрасно, моя дорогая малышка. Пойдем поприветствуем Пиекоиагами – озеро наших предков.

Они покинули вокзал, держась за руки, и пошли неторопливым шагом к огромному озеру, волны которого, освещенные солнцем, казалось, что-то поют только лишь для них двоих.

Роберваль, пятница, 4 августа 1950 года, десять часов вечера

Акали сидела, поджав ноги, на кровати Мари-Нутты рядом с Кионой. Юная индианка монтанье, скрестив руки, удерживала ими у себя на животе подушку. В свои девятнадцать лет она обладала уже полностью сформировавшейся женской фигурой, да и щеки у нее теперь были не такими круглыми, как раньше. Ее прическа – каре – тоже способствовала тому, что она выглядела взрослее.

– Ты правильно поступила, что ушла из монастыря, – сказала Лоранс, сидевшая лицом к Акали. Она была уже в пижаме, но расположилась на коврике. – Ты очень красивая, и было бы жаль, если бы ты провела всю оставшуюся жизнь в монашеском одеянии!

– Красивая или некрасивая – это значения не имеет, – ответила Акали, – однако я о своем решении не жалею. Я даже сама удивляюсь, как смогла продержаться так долго. К счастью, там были дети. Я возилась с маленькими девочками: присматривала за ними, когда они гуляли и играли.

– Мы не решились задавать тебе слишком много вопросов за ужином, – вздохнула Лоранс. – Ты, наверное, чувствовала себя очень неловко, когда сообщала о своем решении настоятельнице?

– Вообще-то она сама спросила меня, насколько сильно я убеждена в том, что хочу посвятить себя Богу. Она сказала, что где-то с марта начала замечать, будто бы я стала рассеянной и по вечерам частенько плачу. Мы с ней очень долго разговаривали, и в конце концов я призналась ей, что мне не хочется ни становиться монахиней, ни оставаться в Шикутими.

Киона слушала, не вмешиваясь в разговор своих двух подруг. Хотя она и заявляла, что уже не может читать мысли своих близких, в действительности делать это ей не составляло большого труда, и потому у нее имелось свое представление о том, что заставило Акали вернуться к мирской жизни.

– Ты чувствовала себя несчастной из-за Людвига? – прошептала Лоранс, невольно вспоминая и о своем недавнем горьком опыте.

– Вовсе нет. Даже в тот год, который я провела здесь, в школе домоводства, я почти не думала о нем. Точнее говоря, я мучилась уже гораздо меньше и пришла наконец к пониманию, что он не моя судьба.

– Скажи-ка лучше правду, Акали, – вмешалась в разговор Киона, произнося слова вкрадчивым голосом. – Лоранс тебя осуждать не станет.

– Нет, мне слишком стыдно. Об этом знает только моя мама Мадлен. Ну и, видимо, ты. Расскажи ты. Сама я не осмелюсь этого сделать.

Киона пожала плечами – так, как будто речь шла о старой истории, не имеющей большого значения.

– Акали хотела стать монахиней для того, чтобы искупить свою вину, – объяснила она. – Ты помнишь, Лоранс, как родился Томас? Так вот, в тот вечер нашей Акали на несколько секунд захотелось, чтобы Шарлотта умерла во время родов. Она надеялась, что тогда она, Акали, останется рядом с Людвигом, чтобы его утешать и растить родившегося малыша. Мадлен, узнав об этом, конечно же, пришла в ужас. Вряд ли стоит сильно упрекать кого-либо за такие мимолетные мысли, но ты, Акали, довольно сурово наказала себя за них, поскольку тебе стало очень стыдно. Лично мне кажется, что к таким греховным мыслям нас подталкивают не кто иной, как демоны. Они рыщут вокруг нас и ждут, когда мы сделаем хотя бы малейший ложный шаг, чтобы затем подтолкнуть нас к дороге зла и очернить наши души.