Расставание прошло тяжело.
Женя знал, что слишком долго Аня его ждать не сможет. Она не из тех, кто ждет.
Аня рассказывала ему о своем детстве. И о том, что теперь она не выносит одиночества — ей непрерывно требуется чья-то любовь, внимание, одобрение, интерес к ней, Ане.
Люди с нормальным детством могут быть самодостаточными — они всегда, пусть и бессознательно, помнят, что их любили родители. Нормальные люди знают, что достойны любви, у них есть опыт такой любви, у них есть фундамент — прочное, заложенное в детстве убеждение, что их могут любить такими, какие они есть.
Женя знал, что Аня не входит в число нормальных людей. В том месте самооценки, где у других присутствуют образы любящих родителей, у Ани расползалась рваная дыра. Через эту дыру из нее, как из воздушного шарика, уходил воздух. И закрыть ее мог только любящий человек — заменитель родителей, мужчина, находящийся рядом, мужчина, который еженедельно, ежедневно самим своим существованием, самим присутствием рядом доказывал, что Аня достойна любви.
Женя всё это знал. Но он всё-таки остался там, далеко-далеко, надолго-надолго, и не позволил Ане приехать к нему. Видимо, у него были свои причины, чтоб сказать «Нет».
Да, расставание прошло тяжело, но Аня привыкла выбираться из таких ситуаций. У каждого человека есть право говорить «Нет». И у Жени есть такое право. Ничего. Переживем. Не он первый, не он последний. Переживем.
Прошло еще несколько месяцев. Аня перестала переживать из-за Жени, жила с другим мужчиной, когда вдруг осознала, что она уже год, как постоянная прихожанка православной церкви. Аня попыталась ответить себе на вопрос, почему она туда до сих пор ходит — и не смогла. Всё было противоречиво и совершенно запутанно.
Была ли она верующей? Аня не знала. Ей казалось, что да. И в то же время в церкви она чувствовала себя членом организации, законы которой Ане были совершенно непонятны. Организации, в которую Аня оказалась случайно втянута и из которой уже не могла выйти.
Почему не могла? Потому что в течение этого года Аня очень старалась стать по-настоящему верующей. А верить, — полагала она, — это значит воспринимать информацию некритично. Не думать, не подвергать сомнению, не соотносить с собственным опытом. Просто делать, что сказано, и верить, что так — правильно.
Она очень старалась изменить свои прежние убеждения. Она впускала в себя информацию, почти не просеивая ее, она насильственно внедряла в свою голову то, что читала в православных книгах, и то, что говорили священники.
Между книгами и словами священников противоречий не было — значит, всё хорошо, значит, всё правильно, думала Аня. Правда, и то, и другое противоречило тому, что думала и чувствовала она сама. Но… «Не доверяйте себе, — учили и книги и священники. — Делайте, что сказано. Всё остальное вам нашептывает дьявол».
Не доверять себе…
Кто толкал Аню перед крещением купить колбасу, кто внушил совершенно зверское желание мяса в момент, когда обязательно нужно было поститься?
В книгах был ответ на этот вопрос. Там приводились аналогичные случаи — как раз в качестве примеров типичных искушений. И давались инструкции — если тебе внушают что-то подобное, надо бороться с собой.
Восемь лет Аня жила, ориентируясь только на свое чувство того, что правильно, а что — нет, что хорошо, а что — плохо. Церковь сказала: «Ты жила неправильно. Себя слушать нельзя. С собой надо бороться».
Выходило, что церковь должна была занять то место, на которое когда-то претендовали родители Ани.
«Я от бабушки ушел, я от дедушки ушел…» От кого уходить теперь — от церкви или от себя?
Вопрос стоял именно так — либо возвращаться к прежней жизни и отказываться от веры в Бога, либо…
Аня выбрала второе «либо».
Почему? Она не знала.
Храм. Идет служба. Вокруг — толпа людей. Никто из прихожан не улыбается. Никто из них не выглядит мирным, спокойным, радостным. Даже на Рождество, даже на Пасху. Унылые, мрачные лица.
«Это, наверное, потому, что все сейчас каются внутри себя, — думала Аня. — Вспоминают о своих грехах, страдают, просят прощения».
Сама она со стороны выглядела не лучше. Оно и понятно. «Боже, милостив буди мне, грешной, — молилась Аня, дожидаясь своей очереди на исповедь. — Я такая плохая, я никуда не гожусь. В книжках написано, что надо считать себя худшим из грешников на всей земле. Господи, я стараюсь делать так, как написано в книжках, я почти чувствую себя последней дрянью, но у меня пока что плохо получается, сейчас я укорю себя посильнее, внушу себе, что хуже меня никого нет и быть не может, сейчас, Господи, подожди минутку, я сейчас, я буду очень стараться…»
В старом кино Ирина Муравьева говорит себе: «Я самая обаятельная и привлекательная». Повторяет и повторяет: «Я самая обаятельная, самая обаятельная и привлекательная».
Когда ты стоишь в храме и готовишься к исповеди, надо говорить: «Прости меня, Господи, я самая грешная на всей земле, я настолько плохая, что хуже быть не может». Повторять и повторять: «Я самая грешная. Самая плохая и самая грешная».
И еще надо просить: «Я понимаю, что не достойна Твоего прощения, но Ты меня, пожалуйста, прости, хуже меня нет никого, милостивее Тебя нет никого, ниже меня нет никого, выше Тебя нет никого, я буду почитать своих родителей, как ты велел, мама и папа, простите меня, вы были правы — хуже меня нет никого, вот и церковь говорит то же, что и вы — я должна понять, наконец, что хуже меня нет никого, я должна бороться с собой всегда и во всем, мне нельзя ориентироваться на свои желания, ведь все они — от дьявола, я должна просто слушаться и делать то, что мне говорят. Мама и папа, вы ведь требовали того же, что и церковь — не пить, не курить, не заниматься сексом, не гордиться, быть послушной девочкой, вы были правы, как вы были правы! Простите меня, мама и папа, вы были правы во всем, прости меня, Господи, простите меня все, я — грешная, я — последняя дрянь, я недостойна прощения, всё, что я могу — это всю жизнь вымаливать прощения и Бога, и родителей за то, что я такая дрянь, дрянь, дрянь, последняя дрянь».
Рваная дыра в самооценке Ани росла с катастрофической скоростью. Уж чем-чем, а самовнушением она заниматься умела.
Церковь требовала: «Откажись от любовников». Со скрипом, с мучениями, Аня отрывала от себя человека, с которым в этот момент жила, в которого была влюблена по уши, который любил ее и заботился о ней. По ночам ей снился свист — звук, с которым выходит воздух из воздушного шарика.
Церковь говорила: «Брось пить и курить», и этим всё больше и больше напоминала родителей.
Родителей — атеистов, неверующих. Которые, тем не менее, хотели от Ани абсолютно того же, что и церковь.
И точно так же ничего не давали взамен.
* * *
Одна из множества книжек, которые Аня успела за год накупить в церковной лавке, называлась: «100 вопросов о вере». Вопросы новоначальных христиан в ней были выделены жирным шрифтом и пронумерованы, под каждым вопросом шел ответ священника.