Я люблю.Бегущая в зеркалах - читать онлайн книгу. Автор: Мила Бояджиева cтр.№ 64

Они поднялись и впервые обменялись долгим пристальным взглядом.

— Как же вы все-таки прекрасны! — с болью выдохнул Йохим.

…Забирать Алису приехали мать и Лукка. Они сговорились и чтобы не ставить Алису перед мучительным выбором, подкатилил к санаторию вместе — в огромном черном таксомоторе. В этом совместном визите было что-то семейное, как и в согласованности общих планов: вначале Алису доставят в Париж, откуда через неделю Лукка увезет ее в путешествие, возможно на Гавайи. Месяц вдвоем под солнцем и пальмами, короткая зима, а весной, в сезон фиалок — свадьба в Парме — среди уветов и дряхлой чинности старинного замка. «Сколько бы девушек, не раздумывая расстались со свими хорошенькими носиками ради такой перспективы», — думала Алиса, припудривая еще отекшую скулу, перетянутую атласной ленточкой шрама.

Провожать мадмуазель Грави к машине вышел чуть ли не весь медперсонал санатория. Все желали ей счастья, а Жанна принесла букет чайных роз из собственного сада. Не было Динстлера. Из окна второго этажа, он наблюдал оживленную сцену прощания с ощущением, что не раз видел все это в каких-то фильмах: лаково-рояльная крыша автомобиля, шляпка с вуалеткой на Елизавете Григорьевне, песочный костюм Алисы, черная вьющаяся макушка элегантного итальянца, цветы, носовые платки, белые халаты и где-то в самой гуще розоватая лысина «крошки Леже». Вот захлопнулась передняя дверца за Елизаветой Григорьевной и Лукка уже распахнул заднюю, Алиса нагнулась, собираясь нырнуть в темное нутро, но распрямилась, закинув голову: ее взгляд, быстро пробежав по фасаду санатория, отыскал за двойной стеклянной рамой Йохима. Он отпрянул вглубь комнаты, как от электрического разряда. Секунда — и машина скрылась в зеленом тоннеле кленовой аллеи.

Алиса покидала санаторий со странным чувством: ей хотелось бежать поскорее от этого места, где оказалась не по доброй воле и не в радости, где прошло столько мучительных, гнетущих дней, но что-то держало ее, не давая насладиться свободой. Когда автомобиль выехал за ворота парка и Лукка заглянул Алисе в лицо, ожидая увидеть радость избавления, грустная сосредоточенность удивила его. Уже на спуске к морю, Алиса вдруг ожила, встрепенулась, всплеснув руками:

— Вспомнила! Наконец-то вспомнила!

— Ты что-то забыла, милая? — обернулась к дочери Елизавета Григорьевна.

— Успокойся, мама: это не важно… Посмотрите-ка лучше, какое огромное, синее, какое высокое — ну немного выше горизонта — море! Ах, как же я по тебе, ласковое ты мое, соскучилась!.

Еще в июле, накануне последней, завершающей операции, в санатории объявилась Нелли. Она приехала к Йохиму на каникулы — с чемоданами и крошечной болонкой, которую только что по пути купила на воскресном рынке.

— Это совершенно стерильная собачка — смотри, вся белая и чистая просто клубок ваты! — протянула Нелли Йохиму повизгивающего щенка. Он недоуменно рассматривал свою гостью, свалившуюся откуда-то из другой жизни. Собственно, сосредоточенный на предстоящей операции, Йохим даже толком не огорчился помехе — его чувства и мысли, не касающиеся ринопластики, целиком атрофировались. Нелли быстро сообразила, что до восьмого августа Доктора лучше не трогать и в компании местного клуба любителей истории, совершала регулярные экскурсии по близлежащим окрестностям.

Когда автомобиль, увозивший пациентку Йохима скрылся из вида, Нелли предъявила ультиматум:

— Ну все, дорогой мой спящий красавец, начинаем реанимацию. Вечером ресторан «Альпийская избушка», а с завтрашнего утра — недельный отпуск, который тебе обещал Леже. Мы теперь с тобой можем позволить пожить на Ривьере, в пятизвездочном отеле, а не в каком-нибудь затрапезном придорожном шалаше. И, кстати, как там твой Остин? Он ведь нас, помнится, приглашал?

Йохим встряхнулся, как пес после купанья, отгоняя дурман: «Все. Надо расслабиться. Точка: сюжет исчерпан. А вывод: ты, Ехи, не Бог — и не притязай! Ты ослаб — значит кушай побольше витаминов! Ты свихнулся — значит держись за нормального, то есть — за Нелли.»

И он старался. Старался стать сильным и веселым. Он купил автомобиль — подержанный «ситроен» и Нелли ловко рулила по горным дорогам. Милые семейные пансионаты на побережье, дорогие отели с ночными дансингами, ночевки под звездным небом в автомобиле и на прохладных пляжах, музеи, концерты и дешевые пивные с пьяными песнями под аккордеон — они перепробовали все. Лишь к Остину не попали — он был в недосягаемой «командировке». К концу второй недели «диагноз» вырисовался Йохиму с безнадежной ясностью: он не может больше выносить этот отдых, слышать светски гнусавящий прононс Нелли, не может есть, пить, спать. Он вообще больше ничего не может.

Он сидел у ночного моря на теплой от дневного солнца гальке, считая звезды и чувствовал, что не в силах усмирить закипающую злость: «самое лучшее сейчас, было бы утопиться, но не выйдет: вместо благородного ухода будет сопливая истерика». У машины краснел уголек неллиной сигареты и что-то позвякивало. Потом появилась она сама, неся стаканы и бутылку гавайского рома.

— Крепковато, но это единственное, что я нашла под сидением.

Йохим взял стакан, наполнил его до верху и выпил одним духом, наслаждаясь недоумением Нелли. А потом, уже проваливаясь в сон, он радовался победе: «Истерика не состоялась, мы придушили ее вместе с этим убойным гавайцем». — «Что ты там бормочешь, боцман? Я всегда думала, что махнуть так без закуски целый стакан рома может только бывалый моряк», нехотя шутила, предчувствуя неладное Нелли.

…Йохим вернулся в клинику за пять дней до оговоренного Леже срока. Он обошел полупустой в это время года санаторий, посидел в саду на алисиной скамейке. Он еще чувствовал, как отрывает от своего свитерка вцепившиеся руки Нелли, как бормочет что-то невнятное в ответ на ее слова любви, как утирает ей слезы и раскуривает для нее сигарету, как уверяет, что приедет к ней осенью, а она грозит немедля отравиться, разбрасывая из сумочки пустые флаконы снотворного…

Безлюдный парк с пышными клумбами напоминал о приближении осени. Соцветия роз увядали, роняя в некошенную траву яркие лепестки, и кое-где в кленах краснели пряди стареющих листьев. В траве что-то зашуршало и Йохим увидел зверька, устремившегося к нему в поисках лакомства. Ветка лиственницы еще качалась, зверек замер, поднявшись на задних лапках. «Наверное, это тот самый алисин «пугливый самец». Или какой-нибудь другой за лето отъелся — ишь какой пушистый и шустрый» — подумал Йохим, пообещав себе вернуться сюда завтра с орехами.

Ее белки, ее скамейки, ее шрамы, книги, фотографии, ее тень везде, никуда не сбежать. Конечно, это было наваждение, психоз — мадмуазель Грави не покидала Йохима. Заново продумывать детали операции, изобретать новые подходы, выискивать ошибки стало для него единственным занятием, в которое он погружался с мазохистским самозабвением. Хуже всего было то, что ни поправить сделанного, ни «прокрутить» заново весь сюжет он не мог, да и надежде на его продолжение зацепиться было не за что — Грави навсегда ушла из его жизни. Йохим собирался обратиться к психиатру за помощью: видеть Алису по нескольку раз в день, думать о ней, стало для него необходимостью, наркотиком, зависимость от которого не ослабевала со временем. Напротив пружина заворачивалась все туже.