— Вы имеете в виду расхождения в показаниях, которые он дал копам в ночь убийства, когда его допрашивали на месте преступления, и потом, уже на следующий день, когда они с отцом приехали в участок?
Хилльярд покачал головой — медленно и неторопливо, в точности как медведь.
— Нет. Это, конечно, само по себе было достаточно плохо, но потом он еще вдобавок послал мне письмо — помнится, это было в самом начале осени, — в котором говорил, что отказывается давать показания в суде. Пообещал, что сошлется на Пятую поправку
[26] или попросту заявит, что не помнит ни черта из событий той ночи. Или вообще откажется пойти в суд, и нам придется послать кого-то притащить его туда силой.
— И что? Это не заставило вас насторожиться? Заподозрить, что все его показания с самого начала высосаны из пальца?
Хилльярд скривил губы.
— Естественно, я удивился. А как же иначе? Но следствие по делу уже шло полным ходом, к этому времени полицейским удалось найти белье той бедняжки, а у Дорэна по-прежнему не было алиби. А этот Дорэн, ко всему прочему, похоже, был тот еще головорез. Так что я только рад был возможности надолго упрятать его за решетку. И ничуть не раскаиваюсь, что сделал это, — с вызовом добавил он.
— Даже при том, что он, возможно, этого не делал?
— Как не делал? Не убивал? — удивился Хилльярд. — Послушайте, но ведь если бы он не убивал ту девушку, с чего бы ему было соглашаться на сделку, верно? И потом… Послушайте, я ведь не первый, знаете ли, кому пришла в голову идея со сделкой. Сам-то я считал, что дело будет рассматриваться в суде, и лихорадочно готовился к процессу — хоть и чувствовал себя достаточно паршиво, так как понимал, что позиции у обвинения шаткие и шансов у меня маловато. А потом вдруг адвокат Дорэна — ну, тот, которого ему назначил суд, — вдруг ни с того ни с сего начал ужом виться вокруг меня, зачастил в мой офис, стал наведываться чуть ли не каждый день: толковал о своей новой концепции, в которой фигурировало непредумышленное убийство, совершенное вследствие неосторожности, в результате так называемого аутоэротического или консенсуального удушения, твердил, что его подзащитный, мол, убил девушку случайно, сваливал все на наркотики и прочую дрянь, которую обнаружили у него в крови. Я даже поинтересовался у него, собирается ли он выбрать именно такую линию защиты, а он в ответ вдруг сказал, что да, возможно, но почему бы нам в таком случае не обойтись и вовсе без суда? Промямлил, что ему, вероятно, удастся уговорить своего клиента согласиться на сделку, если я, в свою очередь, соглашусь на формулировку «убийство по неосторожности». Господи, да для меня тогда его слова были просто как манна небесная!
Я бросил взгляд на Джо, он незаметно кивнул мне в ответ. Другого подтверждения нам и не требовалось. Итак, сделку предложил собственный адвокат Дорэна, назначенный ему судом, и это означало, что дело, в котором — как только что признал сам Хилльярд — осталось немало зияющих прорех, так и не дошло до суда, таким образом, избежав дотошного изучения, возможного возврата на доследование, а главное — внимания прессы. И теперь этот самый адвокат процветает на фирме, принадлежащей Алексу Джефферсону.
— А адвокату Дорэна было известно о письме, которое прислал вам Мэтт Джефферсон? — осторожно спросил Джо.
— Нет. Но этого и не требовалось. Я имею в виду, мы в любом случае могли вызвать парня в суд, отправив ему повестку, и заставить его явиться туда. К счастью, мне не потребовалось уговаривать его дать показания — он ведь был единственным свидетелем, так что без его показаний мы бы не обошлись. Но я рад, что ему не пришлось этого делать, не думаю, чтобы тут все прошло гладко.
— Насколько нам известно, когда Мэтт Джефферсон на следующий день после убийства сообщил, что хочет изменить показания, он приехал в участок вместе с отцом.
— Да, я это помню.
— Что вы тогда подумали?
— Что отец пытается защитить сына, — пожал плечами Хилльярд, — только и всего. У меня не было проблем с отцом — если не считать его попытки повлиять на семью жертвы.
— Простите?
— Ну, он постарался убедить всю ее семью, что он помогает расследованию. В те годы винокурня принадлежала Фентону Бруксу — теперь-то он уже умер, но денег у него было побольше, чем в Форт-Ноксе
[27], — а Джефферсон-старший был одним из его адвокатов. Так что, думаю, Джефферсону удалось убедить Фентона Брукса, что было бы неплохо поговорить с семьей убитой девушки, прощупать почву, может, удастся добиться, чтобы члены семьи оказывали органам правосудия всяческое содействие. Даже привлек к расследованию кого-то из своих знакомых из числа частных детективов, кажется, бывшего копа из Кливленда. Брукс, между нами говоря, чувствовал угрызения совести — ведь, что ни говори, девчонку-то убили в его частных владениях, прямо во время его собственной вечеринки. Я разговаривал с ним в то время, пытался его убедить, что вмешательство постороннего, пусть даже частного детектива, только помешает полицейскому расследованию, что это может скомпрометировать его, ведь как-никак основным свидетелем по делу выступает сын его же собственного адвоката. Он извинился, но не согласился с этим. Объяснил, что его уговорил Джефферсон, убедил, что это, мол, его моральный долг.
— А вам известно, — вмешался я, — что Алекса Джефферсона недавно нашли убитым?
Хилльярд поскреб пятерней бороду, пытливо изучая выражение моего лица, потом снова откинулся на спинку стула, издавшего протяжный жалобный стон, словно дерево под натиском бури.
— Да, мне это известно. Вы подозреваете, что это может быть как-то связано с делом Дорэна?
— Дорэн бежал из тюрьмы — и Джефферсон мертв, мистер Хилльярд. Выводы делайте сами.
— Выходит, Джефферсон был у них в доме? С одним из своих детективов? — вмешался Джо.
— Да, — кивнул Хилльярд.
— Любопытно.
— Почему? — удивился прокурор.
— Ну, вспомните, Дорэн ведь с самого начала твердил, что трусики девушки ему кто-то подбросил, и, кстати, никаких следов его собственной ДНК на них ведь так и не нашли, верно? Предположим, вы хотите отыскать какую-нибудь улику, которую могли бы ему подбросить, причем улику, которая со всей очевидностью указывала бы на него, куда бы вы за ней пошли?
Хилльярд молчал. Вместо него ответил я:
— Разумеется, в дом, где она жила.