В предчувствии апокалипсиса - читать онлайн книгу. Автор: Валерий Сдобняков cтр.№ 8

B. C. Это ещё в семидесятые годы?

Ю. Б. Раньше, в середине или в конце шестидесятых.

B. C. Читая ваши статьи, я всегда отмечал для себя, как тактично вы пишите о своих коллегах. Но представляю, сколько неблагодарности вам пришлось пережить.

Ю. Б. У Астафьева хватило то ли совести, то ли выдержки, то ли ещё какого-то человеческого качества, но он никогда в открытую со мной не спорил. И не спорил, когда мы с ним редко, но разговаривали по телефону.

B. C. Всё-таки объективно считал, что «правда за вами»?

Ю. Б. Вы прочитали его «Прокляты и убиты»?

B. C. Да. Поэтому я вас и спросил об Астафьеве.

Ю. Б. Ну и что? Как вы относитесь к этому произведению?

B. C. Довольно плохо. Потому что, когда люди попадают в такие тяжёлые условия, которые описывает Астафьев в «Чёртовой яме», или когда они участвуют в кровопролитных боях, какие он описал в «Плацдарме», то, конечно, и подлость, и благородство выходят более ярко на первый план в человеческих отношениях. Но с такой лютой ненавистью описывать одних, изображать их даже не зверями – людоедами, у которых каждая клеточка плоти пронизана подлостью и мерзостью и, наоборот, с жалостью, как рабов без воли, других – то в таком произведении, я могу это сказать сразу, нет правды. Мир сложен, в нём много всего переплетено. То же самое и в человеке. Злоба и любовь, благородство и предательство в нём живут где-то очень рядом друг с другом, и поэтому описание в одной плоскости человеческих поступков меня всегда при чтении такой прозы останавливало, настораживало. Я переставал ей верить. Я понимал, что здесь скрыта неправда.

Ю. Б. Да, так это и есть в обществе. В моём романе «Бермудский треугольник», в котором описана сегодняшняя наша общественная среда, есть размышления об этом. Конечно, очень жаль, что с Виктором так произошло.

B. C. Ведь, кроме уже названных нами писателей, были и другие, тоже рождённые войной и писавшие о войне. Например, Богомолов.

Ю. Б. Очень хороший писатель. Кого ещё вспомним?

B. C. Кондратьев.

Ю. Б. Нет, это совсем другое. Вы посмотрите его стиль.

Кто бы ни был для меня писатель, но плохой стиль его письма меня сразу от него отталкивает.

B. C. А его повесть «Сашка»?

Ю. Б. Ну, так… ничего…

B. C. Как возникли «Мгновения»? Я увидел у вас тетрадь, в которой записаны отдельные мысли, замечания, которые не вошли в окончательные варианты романов. Так «Мгновения» – это не такие же отрывки?

Ю. Б. Нет, это совершенно самостоятельные произведения. И я очень рад, что та сила, которая мне покровительствовала на фронте и благодаря которой я остался жив, послала голубой лучик в моём направлении, и у меня появилась мысль о «Мгновениях», о написании коротких вещей лирико-философского склада. Мне хотелось, чтобы эти короткие рассказы несли в себе большую смысловую нагрузку, которую можно было бы высказать и в романе, но лучше уместить её в небольших произведениях. Я рад, что такая мысль, как абсолютно самостоятельного творческого явления у меня появилась.

B. C. Возвращусь к тому несостоявшемуся интервью с Манштейном. В когда-то поверженную Германию вы приехали десятилетия спустя уже известным русским писателем, которым стали после войны и, как ни кощунственно это звучит, благодаря ей?

Ю. Б. Писателем я почувствовал себя не сразу, даже когда после публикации повести «Батальоны просят огня» прочитал в первой статье о «Батальонах» хвалебную фразу: «Утром Бондарев проснулся знаменитым».

B. C. Вы можете сказать, кто из классиков русской литературы оказал на вас, ваше творчество наибольшее влияние?

Ю. Б. Люблю Чехова с детства. Но этот великий классик, конечно, не единственная моя любовь. Без Пушкина, Льва Толстого, Бунина, Лермонтова, Тургенева, Шолохова нет русской литературы.

B. C. Я заранее хочу попросить у вас извинения, Юрий Васильевич, за вопрос, который, конечно же, очень личный. Если вы не хотите, то можете на него не отвечать, но я вам его всё-таки задам. После того, как вам пришлось столько пережить, увидеть столько смертей, горя, человеческих страданий, а потом всё это ещё раз пропустить через своё сердце, воплощая в художественные произведения, – после всего этого вы стали человеком религиозным, верующим?

Ю. Б. Художественное творчество и религиозное чувство настолько близки и настолько тайны, что коротким ответом в журнале или газете берёшь неискупимый грех на душу.

B. C. В сегодняшнем мире происходят не только политические и социальные, но и невиданные ранее природные катаклизмы. Основы, вроде бы, стабильных, и не самых бедных государств потрясают социальные взрывы. Ощущение неспокойствия, мятежности охватывает всех людей планеты – бьют по городам, всё разрушая и сметая на своём пути, огромные волны – цунами. Невиданная жара обрушивается на все континенты Земли, вспыхивают гигантские пожары, которые превращают в пепел города и сёла. И вот новое, трудно объяснимое, бедствие – одновременно в нескольких странах Северной Африки вспыхивают бунты, народные волнения, больше напоминающие психоз. И во всех этих катаклизмах гибнет множество людей – десятки и сотни тысяч. Появляются калеки, обездоленные и злые. Что же происходит с нами и с планетой? Как вы, писатель, чей талант художника и мыслителя глубоко признан во всём мире, оцениваете происходящее? Насколько во всём этом виновато само человечество, и есть ли выход из создавшейся ситуации? Не отголоски ли это тех военных катаклизмов, что пережило человечество в XX веке?

Ю. Б. История – не сумасшедший бег, подгоняемый реформами в некую страну обетованную, где царит блаженство неописуемое и текут реки сладчайшие. Более того, когда желанная свобода, демократия, равенство и политика ускоренно превращаются в обещательно-расхожие лозунги нервозных прогрессистов, всё становится лицемерием и появляется мысль: не приютившиеся ли это под древними лозунгами и фразами лжебратство, навязанной политигры?

Быстрота… Быстрота в изобретении атомного, биологического, геотектонического и прочего смертельного оружия не принесли человечеству ни мира, ни облегчения. Эта быстрота военной реализации напомнила, что каждому на земле приготовлен билет не в бессмертие, а в одноместное купе – и каждому готов плацкарт только туда – в скорбное направление, где уже нет ни любви, ни ненависти, ни красоты, ни безобразия, а останется только физическая пустота, уже никем на обугленной земле непознаваемая.

Вспоминаю лихорадочную поспешность реформы армии, в том числе нашего главного сдерживающего вооружения – тяжёлых ракетных войск, затем сокращение офицерского корпуса, уже значительно сокращённого, затем прекращение набора курсантов в военные училища на ближайшие два года. На встречах в академиях и воинских учреждениях мне не раз говорили об этой странной, недальновидной политике, и тревожно возникали мысли о сверх меры опасном разоружении, если к этому присовокупить желание России вступить в НАТО, когда по статусу этой организации следует раскрыть секреты своего силового потенциала. Надо думать, что если будет допущен ряд уступок, как это было в прошлых переговорах, и если ракетный арсенал России будет сокращён до удовлетворяющей «друзей» численности, то победителей в будущей войне не будет – одержит победу планетарный ужас человеческих жертв. Вот это и есть дьявольское торжество апокалипсиса. Военным политикам России, познавшей сполна кровавые купели, надобно сомневаться на переговорах тысячу и один раз и через роковые «да» – «нет» и «нет» – «да» бесповоротно приходить к мужественно-взвешенному решению во имя жизни на земле.