– Ну, подпиливайте, кто ж вам не дает?
– Это работа серьезная, не тяп-ляп. Но за три литры вы только на такую можете рассчитывать. Если вы хотите, чтобы вам кое-как забор поставили, то я сейчас за Васькой пойду…
– Не нужно мне кое-как! Если твой отец взялся, пусть делает!
– И отца подпрягу. Сейчас мы вам тут быстро наколотим…
Демьян оставил тетю Глашу в раздумье, а сам отправился домой.
Отец уже проснулся и теперь ругался с матерью. Выпить ему подавай. Мама на ногах еле держится, а он перегаром на нее дышит.
– А вот это ты зря, батя!
Демьян крепко взял отца за плечи, рывком развернул к себе и окинул тяжелым взглядом.
– На мать орать нельзя. И бухать на халяву тоже нельзя. Сначала дело, потом бухать, ты меня понял?
Какое-то время отец недоуменно хлопал глазами, затем спросил:
– Какое дело, сынок?
– К тете Глаше сейчас пойдем. Забор будем ставить.
– Забор?
– А ты не знаешь, какой забор?
– Знаю. Знаю, сынок, знаю.
– Три литры взял, отрабатывать надо.
– Какие три литры? Одну литру взяли, две опосля, сказала, отдаст. Мы на литру все сделали…
– Договор дороже денег. Кто меня этому учил?.. Давай, батя, обратно человеком становись. Чтобы я у тебя учился. Чтобы мне стыдно за тебя не было…
Отец долго чесал затылок.
– А тебе за меня стыдно?
– А как ты сам думаешь?
– А если забор поставим, выпить можно будет?.. Я немного, так, для успокоения души.
– К Ваське давай пошли!
Демьян готов был схватить отца за шкирку, но, к счастью, делать этого не пришлось.
Васька Ломов жил в старом бревенчатом доме. Сруб стоял на голой земле, врос в нее, покосился, поросшая мхом крыша просела. Отца у него не было, мать уже три года как преставилась, жена в прошлом году с детьми ушла, потому что не могла больше бесконечные пьянки терпеть. Такая вот невеселая история…
Дверь в дом открыта нараспашку, а чего бояться? Васька пропил все, даже кровати в доме не было, потому и спал он на голом полу на какой-то дерюге. Мочой в доме воняло и дерьмом, похоже, этот придурок справлял нужду в соседней комнатке.
В эту комнату Демьян входить не стал. Он схватил Ваську за ноги, волоком вытащил на улицу и головой засунул в бочку с водой. Ломов с перепугу решил, что настал его смертный час, а ничто так не отрезвляет человека, как страх перед смертью.
Демьян швырнул Ваську на землю, и тот немедленно вскочил на ноги, чтобы с кулаками броситься на обидчика. Но Демьян стоял перед ним, как та гранитная глыба, которую с места не сдвинешь. И еще Васька помнил, сколько в Уварове силы, потому вмиг присмирел. А ведь не слабак он. Ростом чуть пониже Демьяна, в плечах слегка поуже, но кулаки у него такие же крепкие. Во всяком случае, раньше он задавал тон на танцах, если что не так, сразу лез в драку. Сам Демьян когда-то побаивался его. Но все это в прошлом. Сломался Вася, водка превратила его в жалкое ничтожество.
– Дёма, я не понял, ты что творишь? – в сильном душевном расстройстве взвыл Ломов.
– Хватит бухать, Вася. Работать надо. Забор пойдем ставить.
– Да к черту этот забор!
– Ты не черта подвел, Вася. Ты отца моего подвел. Тетя Глаша с бати приходила спрашивать, а не с тебя. Я понимаю, твоя хата с краю, но это будет потом, когда дело сделаем. Когда забор поставим.
– Да пошли вы все!
Демьян ударил Ломова по скуле раскрытой ладонью. Он знал, как бить, чтобы и челюсть человеку не сломать, и с ног свалить.
Васька снова вскочил с земли, сжал кулаки, но на Демьяна не бросился. Страшно ему стало.
– Ну что, работать идем?
– Да не хочу я, – буркнул Ломов.
– А в лоб?
– А чего сразу в лоб?
– А как с тобой еще разговаривать, алкаш ты конченый? Бухаешь, как последняя падла! Мать со свету сжил, жена от тебя ушла. Скажи, ты человек, Вася, или животное? Может, тебя на привязь посадить да колокольчик на шею? А может, в плуг запрячь, землю пахать будешь, хоть какая-то польза… Ну, чего молчишь, вошь ты блохастая?
– Хорошо, пошли забор делать. Только выпить сначала дай.
– На!
Демьян крепко сжал кулак и сунул его Ваське под нос.
– Это тебе занюхать! А выпить я тебе потом налью. Как дело сделаем…
– Ты нальешь?
– Да, я. А ты что, еще не понял? Я за твое воспитание, Вася, взялся. Ты хоть и ведешь себя как черт лагерный, но ты мой зема, Вася. И я хочу человека из тебя сделать… Ну, чего стоишь? Пошли!
К Кузьмичу Демьян заходить не стал. Это бесполезно. Если отца и Ваську еще можно было вернуть к жизни, то для этого только одно лекарство от пьянства – могила.
Тетю Глашу он нашел на том же самом месте, где оставил, когда шел собирать бригаду. Она стояла, подперев пальцем щеку, и в глубоком раздумье смотрела на новый забор, существующий пока лишь в ее фантазиях. И так увлеклась она этим мысленным созерцанием, что не заметила, как подошел Демьян.
– Ну что, кое-как будем ставить или на века?
– А на века – это сколько литров? – опасаясь разорения, со страхом спросила пожилая женщина.
– Да мы непьющие, тетя Глаша. Нам твои литры не нужны. Мы люди негордые, деньгами возьмем.
– Так откуда ж деньги! – пожилая женщина всплеснула руками. – Я ж пенсию с весны не получаю.
– Тогда натурой. Курка, млеко, яйки… Можно и за три литра, но сикось-накось…
– Ну, нет, лучше уж яйками. Сало есть, мясо, кабанчика недавно забили…
Тетя Глаша жила одна, но работала за троих. Хозяйство у нее не маленькое, большой огород под завязку засажен – в общем, было чем расплатиться за работу. Демьян взял хорошую цену, но грабителем он себя не чувствовал. Он готов был работать от рассвета до заката, но не задарма. Его семья должна жить лучше всех в деревне, чтобы Лариса могла завидовать только самой себе. И он обязательно добьется этого…
Только вот у отца и у Васьки совсем другие цели. Им бы выпить да закусить, а там и трава не расти. Но Демьян не зря был бугром в зоне, он знал, как воспитывать нерадивых. Ваську он ударил два раза, прежде чем тот втянулся в работу, отца же пальцем не тронул. Но расправа над Ломовым подействовала и на батю. Забыл он на какое-то время о выпивке, голову включил, вспомнил, где бревна толстые под опорные столбы взять, и человека нашел, у которого можно было цементом и песком разжиться. И с инструментом вопрос решили.
Мама и Лариса приготовили обед, накормили Демьяна, отца и Ваську, но водки на столе не было. Ломов было заикнулся, но нарвался на грубость.