Коричневые башмаки с набережной Вольтера - читать онлайн книгу. Автор: Клод Изнер

Пятница, 31 декабря 1897 года

От ворот Сен-Дени до площади Мадлен протянулись рождественские ярмарочные ряды, меж ними плескалось море цилиндров, котелков, шубеек и рединготов, люди толклись у прилавков, заваленных безделушками, поздравительными открытками, нотами модных песенок, игрушками; были там явлены широкой публике и хитроумные изобретения, которым предстояло в скором времени пойти в народ. У входа в бистро владельцы выставляли целые корзины устриц, и те опустошались в мгновение ока; отцы семейств с чадами и домочадцами штурмовали мясные лавки, украшенные гирляндами из кровяной колбасы; пивные гостеприимно распахнули двери, и внутри уже набирали обороты веселые пирушки.

Возле афиши Стейнлена ^[1] какой-то оборванец сгорбился над жаровней, раздувая огонь под сковородкой, полной каштанов. Отсветы пламени упали на пару коричневых башмаков, чьи подошвы проскрипели мимо битумной крошкой, устремляясь дальше по тротуару.

В паре шагов от музея Гревен ^[2] уличный фотограф зазывал клиентов:

– Портретик на ходу! Не скупердяйствуйте, любезный! Всего десять су! Ну-ка, улыбочку!

По коричневым башмакам захлопали полы плаща, башмаки потоптались на месте и, свернув с дороги, спешно направились к пассажу Жуфруа.

На улице Гранж-Бательер шум праздничной толпы, затопившей бульвар, превратился в отдаленный глухой ропот. Справа от входа в подъезд доходного дома красовалась позолоченная табличка:

Каблуки коричневых башмаков простучали по плитам вестибюля до каморки консьержа, и раздался голос:

– Я к мэтру Франсуа. Откройте, будьте добры.

Застекленная створка, отделявшая вестибюль от монументальной лестницы, скрипнула и отворилась, а в последнюю секунду перед тем, как она захлопнулась, чья-то рука проворно подсунула кусочек картона под язычок замка. И не подумав воспользоваться лифтом, некто в коричневых башмаках, закутанный в плащ с капюшоном, взбежал по ступенькам. На пятой лестничной площадке некто разулся, тихо поднялся на антресольный этаж и нажал на кнопку звонка.

Обитатель квартирки открыл гостю дверь – и отшатнулся, попятился в глубь прихожей, увидев нацеленный на него нож.

Понедельник, 3 января 1898 года

Человек дочитал заметку и отшвырнул газету, процедив сквозь зубы:

– Ну надо же до такого дойти! Глупость несусветная…

Впрочем, еще оставалась надежда, что развитие событий пока не достигло точки невозврата.

Он коснулся клавиш клавесина, и из-под пальцев полилась мелодия, тотчас снявшая нервное напряжение. Виртуозное владение инструментом, красота его музыкальных сочинений снискали человеку в свое время прозвище Амадей. В устах друзей это имя было классической шуткой и манерой показать собственную эрудицию – мало кто из них действительно слышал произведения Моцарта.

Амадей взял последний аккорд и опустил крышку клавесина. Мысли его устремились в прошлое, к тому злополучному дню 1792 года, когда был утрачен драгоценный манускрипт.

Во все времена книги становились объектом уничтожения. Миссионеры Нового Света истребили тысячи рукописей, заподозренных в пропаганде идолопоклонничества, лишив тем самым человечество уникальных документов, хранивших сведения по истории и языкам коренных народов обеих Америк.

Музыкант прошелся по комнате. На протяжении веков повсюду на земле библиотеки горели и подвергались разграблению, но в глубине души он лелеял надежду, что вожделенный манускрипт избежал злых превратностей судьбы. И два года назад Амадей получил тому подтверждение из беседы с нотариусом сыновей герцога Кастьельского. Бесценное книжное собрание герцога, рассеянное по библиотекам наследников, было выставлено на аукцион.

Амадей остановился перед зеркалом. Высокий гладкий лоб, нос с небольшой горбинкой, матовая кожа, четко очерченный рот придавали его лицу аристократическую утонченность, в которой не было, однако, и тени спеси. В своем квартале он слыл чудаком, и многие строили самые фантастические предположения о его происхождении. Он прогуливался по округе, зимой и летом облаченный в долгополый сюртук и синий шерстяной каррик ^[3] с бархатным подбоем. Белый галстук и панталоны в красную полоску дополняли наряд. Неизменно носил он также лайковые перчатки и темные кожаные башмаки с квадратными мысками, на плоском каблуке. Длинные волосы, перехваченные на затылке лентой, спускались из-под треуголки с загнутыми вверх кончиками полей. Возраст его определить на глазок было невозможно: тридцать пять, сорок?..

Амадей снимал третий этаж в особнячке на улице Жюстис. Если он выглядывал из окна и смотрел налево, перед ним открывался вид на резервуары в форме гигантской подковы, куда поступали воды из акведука Дюира и из Марны; увиденное больше походило на огромную прерию, нежели на гидравлическое сооружение. Справа же днем можно было различить вдали заставу Менильмонтана, линию городских укреплений и косогоры Баньоле и Монтрёя.

В пристроенном к особнячку хлеву замычала корова. Когда после долгих скитаний по Европе Амадей два года назад очутился в этом районе Парижа, его привлек как раз унылый сельский пейзаж с водохранилищем. Здесь он почувствовал себя в безопасности. Но главное – здесь ничто не угрожало его бесценным документам.