— Хватит придуриваться, ноги его не… Минька, да ты чего?
— Пардон, мадемуазель, кажется, отъезжаю…
* * *
Все повторялось. Мишка снова лежал с закрытыми глазами, медленно выплывая из забытья, а рядом тихо звучали женские голоса, и один из них был Юлькиным. Все как тогда — у Нинеи.
— Я не поняла, мама, он какие-то слова говорил, то есть думал… не по-нашему. Я не запомнила.
— Ничего, помнишь, я тебе про заклинания объясняла? — второй голос принадлежал лекарке Настене. — Если не понимаешь смысла, то заучивать бесполезно.
— Да, помню. Только я думала, что он силу в больное место направит, а он вдруг решил, что надо спать. Я пробовала перебороть, но он сильнее оказался. Ну… и уснули все. Сколько спали, не знаю, а как проснулась, то сразу к Демке. Смотрю, он дышит ровно, сердце бьется хорошо, и синюшность на лице пропала.
— Значит, Миня правильно решил.
— Да, только он не просыпался никак, я его еле растолкала. Он поговорил со мной немножко, потом опять что-то непонятное сказал и снова уснул. Странно как-то, мама. Я, как приехали, сама с лошади слезть не могла, ноги не держали, болело все. А после этого как новенькая стала, хоть пляши. А он спит и спит.
— Все правильно, доченька, — Мишка по голосу почувствовал, что Настена улыбается. — Бывают такие дела, которые женщину только бодрят, а мужики после них, как медведи осенью, норовят спать завалиться.
— Какие дела?
— Вырастешь — узнаешь.
— Мама!
— Не кричи на мать! Словами этого не объяснить, надо самой попробовать.
— Чего попробовать? А-а, ты про это самое… так мы с Минькой только за руки держались!
— А были одним целым. Ближе не бывает. Вы с ним теперь…
— Кхе! — не узнать голос деда было невозможно, даже с закрытыми глазами. — Настена! Ты парня-то моего перед отъездом посмотрела? Как он?
«Блин! На самом интересном месте! Принесло же старого».
— Правая рука сломана ниже локтя, но срастется, я думаю, быстро. А остальное не страшно, полежит несколько дней, и все.
— Ну слава богу, — дед облегченно вздохнул. — А Андрей?
— А вот ему — лежать! — голос Настены построжел. — Ногу не бередить, повязку два раза в день менять. Я приходить буду, смотреть. И костыли ему сделайте. Дурной он у тебя, дядька Корней, это ж надо додуматься — самому ножом железку из ноги выковыривать! Пусть Бога благодарит, если хромым не останется, а то и одноногим. Ты ему построже накажи: на костыли не раньше, чем дней через десять, и то, если все хорошо обернется. В общем, посмотрим, я каждый день наведываться буду.
— Ага, вот, значит, как. Понятно. Ты, Настена, дочку похвали, всех моих отроков попользовала, Демку так и вообще с того света достала. Изрядная лекарка растет! А это тебе, девонька, от меня, держи.
— Ой, Корней Агеич, не надо… — похоже, Юлька получала гонорар впервые в жизни. — Спасибо, я бы и так…
— Кхе! Бери, бери, заслужила! Знала б ты, какой камень у меня с души сняла! Чуть не десяток битых мальцов посреди леса, и ехать нельзя. Да! Михайла тебе в Турове какой-то подарок припас, забыл, наверно, сразу отдать — не до того было.
— А какой подарок?
— А вот и не знаю! — дед откровенно поддразнивал Юльку. — Сам поднесет, тогда увидишь! А это вот тебе, Настена Микулична, за изрядное воспитание дочки. Мне бы так ратников кто воспитывал — моя сотня тысячи стоила бы!
«Ларец растряс, старый. Ну и правильно! Для такого дела не жалко».
— Благодарствую, Корней Агеич! А за Демьяна внука благодари, это он придумал, как правильно лечить надо. Непрост у тебя внучок-то, дядька Корней. А?
— И не говори, Настена, я иногда и не знаю даже… вот, опять! — игривость в голосе деда сменилась недоумением. — Ну, кто его лекарскому делу учил? Слушай, а долго он еще дрыхнуть будет?
— Пусть поспит, ему сегодня тоже досталось.
— Да уж! Видела б ты, как его выворачивало… но шестерых татей упокоил! Одного так и вообще ножом. Лисовинова кровь! Кхе! Ну ладно, пойду я. Подарки-то не только от меня, все отроки тебе, девонька, кланяются. Ты теперь у Младшей стражи вроде как святая заступница. Все за тебя горой! Кхе! Что-то заболтался я с вами…
Дед все никак не мог уйти, что-то его держало около фургона.
— Ты это… Настена, ты с Татьяной разговаривала?
— О чем?
— Кхе! Да кто ж знает? Она ничего такого не говорила?.. — дед умолк, Настена тоже молчала, видимо, ждала пояснений. — Ну, — наконец решился дед, — что мы земляков ее того, побили. Может, кого из родичей опознала?
— Нет, не говорила, да и не смотрела она на покойников.
— А, ну тогда ладно… пошел я.
С третьей попытки дед все-таки ушел. Наверно, услышал то, что ему было нужно.
— Ну что, Михайла, наслушался? — насмешливо произнесла Настена. — Давно же не спишь!
— Что ты, тетка Настена, — Мишка неохотно разлепил глаза. — Я только что…
— Минька!!! — тут же ощетинилась Юлька. — Подслушивал?!
— Ну да! Очень надо мне.
— Ага! Мама, ты знаешь, что этот дурень учудил? Меня с души воротит, на ногах не стою, только и могу, что на животе лежать. А этот умник подходит и спрашивает: «Каши хочешь?»
— Ха-ха-ха, ой, Минька, уморил! — могучая грудь Настены подпрыгивала от смеха так, что видно было даже под полушубком. — Что? Ха-ха-ха, так и спросил?
— Ага! Хи-хи-хи… — Юлька скалила передние зубы, как белка. — Как раз, говорит, поспела!
Мишка почувствовал, что краснеет. История действительно получилась дурацкая. Но Юлька, язва такая!
— Хи-хи-хи, я пятнадцать верст тряслась…
— И как раз, ха-ха-ха, к каше! Ой, не могу, ха-ха-ха!
— Тетка Настена, Юля, — под полог просунулась перевязанная физиономия Матвея, — вы есть хотите? Каша как раз…
— Га-ага-га!
Теперь ржали уже все трое. Мотька недоуменно уставился на смеющихся, пытаясь, видимо, сообразить: что ж это он такого смешного сказал.
— Ох, ха-ха-ха, не могу, — Настена тряслась от смеха так, что билась спиной о стенку фургона. — Вы что… ха-ха-ха, сговорились?
— Кормильцы! Хи-хи-хи, кашевары! — дискантом вторила матери Юлька.
— Мотя, гы-гы, не слушай… ох, блин, не слушай их, неси… пока… ха-ха-ха… пока не остыла.
— Вы чего? — Мотька тоже было начал неуверенно улыбаться, но помешала раненая щека.
— Мотька, ха-ха-ха… — Настена дрожащей рукой попыталась утереть выступившие слезы. — Перестань… помрем со смеху!
У задней стенки беспокойно зашевелился и тихо простонал Демка. Смех мгновенно утих, и Настена с дочкой склонились над раненым.