— А-а-а! — Ромашка в кружевных панталонах и фиг знает еще в каком непотребстве огласила зал криком, завидев меня.
— Цыц! — В мгновение ока я подскочил от пола, зажимая ей рот рукой. — Родненькая, прошу, не кричи! Иначе я покойник! Там Сенька Ло, он ищет меня, и, поверь, ничего хорошего не произойдет, если этот лысый малыш обнаружит меня.
— Ты с ума сошел! — Мы тесно прижимались друг к другу, она то краснела, то бледнела, не забывая при всем при этом поправлять на себе весь свой набор тряпочек. — Что о нас люди подумают?!
Я одним глазом выглянул из-за занавески, тут же заприметив минимум трех солидных матрон в сопровождении более юных леди, с интересом пялившихся на нашу ширму. Вот дела! И вправду неудобно будет, еще разнесут своими злыми языками, какое непотребство видели, по городу, в дополнение к моей славе девочку застыдят. К тому же, как назло, Ло остановился возле стеклянной витрины, задумчиво так изучая это диво. Вот что такое не везет и как с этим бороться? Ромка испуганно жалась в углу, при этом создавая впечатление не столько жертвы, сколько человека, вопрошающего: «Ну а дальше-то что будет?».
— Керенского знаешь? — Я с остервенением стал стягивать с себя свой плащ и камзол.
— Не-а. — Девушка попыталась вжаться в стенку при виде моего поспешного и нелицеприятного стриптиза.
— Историю надо знать! — Скинув громоздкую верхнюю одежду, я подхватил с пола одно из выбранных ею платьев. — Ромашка, солнышко, молю, помоги!
— Да что ты удумал?! — У нее на нервах сорвался голос.
— Платье на меня надень! — Я вновь выглянул в щелку меж занавесок, все так же наблюдая у витрины маленького азиата. — Сам я эту лабуду не в жизнь не смогу на себя правильно напялить!
— Безумец! — Она покачала головой, но все же дрожащими руками стала помогать мне, натягивать через голову целый ворох воздушных и кружевных юбок. — Ты хоть представляешь, что будет, если тебя узнают?
— О-о-о! — прогудел я из глубин женских доспехов. — Еще как представляю, что тут устроит этот нинзюк, если меня обнаружит!
— Кто? — Она зашла мне за спину, стягивая какие-то шнурочки на корсете.
— Не важно. Ай! — Я подпрыгнул на месте. — Ты чего там колешься?
— Не вертись! — Она сопела за спиной, скручивая все это хозяйство намертво различными финтифлюшками. — Тут просто нужно булавочкой заколоть, иначе все разойдется.
— Да твоя булавочка меня чуть ли не насквозь проткнула!
— Говорю, не вертись!
— Ромка, где твои руки?!
— Терпи, а то юбки непотребно широко будут при ходьбе распадаться!
— Даже не думай и там мне что-нибудь булавочкой заколоть!
— Ой, да подумаешь, больно надо!
— Еще как будет больно! И мне это ой как надо!
— Девушка, у вас все в порядке? — Нашу ширму обступили взволнованные посетительницы, с неподдельным интересом вытягивающие шеи, чтобы разглядеть, что же у нас внутри происходит.
— Да!
— Да!
Тут же на пару выпалили мы с Ромашкой, испуганно зажимая друг дружке рты.
— Я говорю! — зашипела она мне на ухо.
— Нет, давай я буду говорить! — Меня стала бить легкая дрожь. — Выйдем порознь, я первый!
— Ой, а вы там не одна? — хмыкнула одна из молодых особ, покрываясь румянцем.
— Я с подружкой! — пискнул я фальцетом. — Эти проклятые булавочки, ну никак с ними не совладать в одиночку!
Понятно! Женская толпа закивала, гомоня, да уж кому, как не им, знать всю подноготную этих скафандров, именуемых в этом мире по ошибке платьями. А меж тем Ромку было уже не остановить, ее ручки порхали, как бабочки, слой за слоем обматывая меня различными прибамбасами.
— Ой, ты такая красивая у меня! — Она умилилась своему труду, хлопая ресничками. — Прямо куколка!
— Сам дурак! — К нервной дрожи у меня добавился нервный тик от ее слов. — Никогда, слышишь? Никогда и никому не рассказывай о том, что тут произошло!
— Да ладно тебе! — Она потрепала меня за щечку. — Настоящая красотка получилась.
— Тьфу. — Я отвернулся, пока она натягивала свое обмундирование. — Надо подобрать мне какой-то головной убор, чтобы хоть немного скрывал лицо.
— Так тебе никогда жениха не сыскать! — Тут же рассмеялась она. — Ладно, не скрипи там зубами, сейчас найду даме шляпку.
Выскочив на минутку в зал, она тут же заскочила назад, неся в руках форменное безобразие кремового цвета, все изукрашенное цветочками и с забралом в форме воздушной вуальки.
Ох и перепуган же я был, словами не передать! На негнущихся ногах, под ручку, мы быстро трясущимися руками расплатились за покупку и, накинув плащи, осторожненько, но не теряя скорости, выскочили на улицу, низко опустив головы, когда проходили мимо все еще пребывающего в задумчивости монаха.
— Стоит?
— Стоит!
— Не смотрит на нас?
— Да не смотрит, не трясись ты так!
Не разбирая дороги, мы, свернув за угол одного из домов, весело хохоча, побежали со всех ног, держась за руки. Ну и денек! От смеха у меня даже бок заболел, прохожие смотрели с недоумением на двух хохочущих девиц, явно не разделяя в этот ненастный день нашего веселья, на что, впрочем, нам было глубоко наплевать. Мандраж спал, уступая место куражу и бесшабашности, особенно добавляли смеху важные молодые люди, весело подмигивающие двум девчонкам и пытающиеся отпускать комплименты. Так и подмывало выдать пролетевшее через года бессмертное от господина Калягина: «Я тебя поцелую… потом… если захочешь…»
— Ульрих, смотри! — Мы застыли перед огромными, ажурной ковки решетчатыми воротами, входом на первое кольцо, сквозь которые хорошо просматривалась часть внутреннего двора королевского мини-города. — Красиво, правда?
Правда. Даже вылизанность улочек второго кольца не могла сравниться с ювелирной отделкой того кусочка мира, что предстал нам сквозь решетку. Там, похоже, даже траву подстригали маникюрными ножничками, правда портило картину чрезмерное обилие застывших истуканами гвардейцев, не знаю, всегда ли тут так, но по меньшей мере под сотню только мы цепляли краешком взгляда.
— Ух ты! — Ромашка захлопала в ладошки. — Смотри-смотри, там розы! Ой, какие они миленькие!
Нам и вправду открылось чудо из чудес. В этом продрогшем каменном мешке, на подступах унылой зимы, прямо в центре этого серого и невзрачного этюда из тоски и пустоты, за каменным забором и высокими решетками просматривалась целая аллея из янтарных капелек бутонов, этих душистых красавиц, ощетинившихся против всего мира шипами, вставшими на защиту своей красоты.
Пошло. Всю жизнь не понимал людей, говоривших, что розы это пошло. Сами вы пошло, а розы — это королевы среди цветов, розы это классика, это совершенство, к которому стоит стремиться! Ну а конкретно эти так вообще. Такой нежно-мягкий цвет, нечто из смеси молока и меда или янтаря на снегу, они просто завораживали своим видом, неся в душу каждого зеваки частичку природной красоты, этого живого и такого ласкающего взгляд совершенства.