Вокруг света - читать онлайн книгу. Автор: Олег Ермаков cтр.№ 15

Любопытно, что, несмотря на бедственность моего положения, я не утратил способности любоваться ночными пейзажами. Ужас мешался с восхищением, как и ночная росистая свежесть с запахом гари, дыма. Дождей давно не было, дороги укрывала афганская пыль, торфяники и леса горели. Отыскав байдарку и утолив первый голод крепким чаем, сухарями и сгущенкой, я двинулся было дальше вверх по реке, надеясь навсегда оставить этих братьев луны и, может быть, служителей дубравы, но выше по течению лабиринт реки наполнился дымом. В сумерках я увидел огоньки среди стволов елового леса и услышал треск. Здесь начинались леса заказника. Плыть по горящим лесам совсем не хотелось. Да это было и небезопасно в моем состоянии. Мой вид наверняка вызывал подозрения. Увидев свое отражение в воде, я узнал, узнал себя, не буду преувеличивать, но и удивился. Мне пришла мысль, что навязать роль поджигателя заказника этому человеку будет легко.

И птицы мне подсказывали то же самое. Да! Наконец сбылась давняя детская мечта узнать язык птиц. Я внезапно убедился, что понимаю его, и это меня не поразило. В кустах засел скорее всего барсучок, как называют эту маленькую птаху из-за полосок на голове, или камышовка. Обычно барсучок поет как какой-нибудь Кощей, что над златом чахнет: пересыпает звонкие монетки. Ну, а тут сквозь звон барсучок выстрелил в мою сторону: «Сумасшедший!» В его голосе мне послышалась даже насмешка. Нелепо, но я тут же ему ответил: «Заткнись!» Барсучок помолчал, потом опять зазвенел весело и задорно выкрикнул: «Сумасшедший!» Так что мне ничего не оставалось делать, как только схватить ветку и запустить в кусты. Барсучок улетел. Но вскоре я услышал, как он смеется-звенит неподалеку. Он понес весть по реке, и я пожалел, что не поймал его и не убил.

Так вот, соображал я, сидя в байдарке – в конце концов я отыскал ее ниже гигантской осины – среди горящей реки, если барсучок раскусил меня, то что ж говорить о людях, о каких-нибудь лесниках, егерях заказника.

Нет, перспектива оказаться в лапах лесовиков меня не привлекала. Запросто я мог очутиться в кутузке или, что еще хуже, в каком-нибудь районном желтом доме. Для персонажа – для героя авантюрной повести с анархистской направленностью – это прекрасный повод познать весь ужас карательной сущности государства и так далее. Ну, а для безвестного литератора это не лучший поворот сюжета его единственной и настоящей повести. Даже писать об этом – решение сомнительное. И без того известно, что любой сочинитель существо странное. Не в желтый дом, так в какую-нибудь здравницу с психотерапевтами можно отправлять большинство сочинителей. Мир давит, и один из способов защититься и уйти от него – это засесть за книгу. Впрочем, честно сказать, эта фрейдистская или еще какая мысль всегда казалась мне натужной и вообще дурацкой. Мною с юности двигало одно желание – высказать восхищение. И книга не представлялась мне убежищем, и соперничества с миром никакая книга не выдерживает. Я много читал о Байкале, рассматривал с жадностью альбомы с отличными фотографиями, но все это не могло удержать меня от путешествия туда. И, пожив на Байкале год, я могу только подтвердить прежнее чувство: свет моря-озера неисчерпаем и непередаваем.

А сейчас я очутился здесь – в задымленном лабиринте.

Ночевку устроил ниже по течению, выйдя из дыма. Заснуть никак не мог. На меня обрушился шквал различных звуков: каких-то диковинных песен, рычания, смеха, музыки, голосов моих знакомых, друзей, родных. На первый взгляд ничего страшного. Но попробуйте включить в квартире телевизор, радио, магнитофон и лучше два магнитофона, и не в квартире, а в одной комнате, а для полной ясности происходящего со мной – в одной голове. Недаром звуковые пытки доводили наказуемых до белого каления. Мне казалось, что немного – и голова взорвется, лопнет, как переспевший гриб. На мое счастье начался дождь, и этого хватило, чтобы мой морок прекратился, и я заснул.

Когда очнулся, было очень тихо. Начал вылезать наружу и сразу увидел медленно идущую вверх по реке моторку. В ней сидели пятеро мужиков. Все они внимательно смотрели по сторонам. Мотор работал на малых оборотах, и я его просто не услышал. Я подался назад, в палатку. Она стояла за песчаным гребнем, поросшим ивками, тут же лежала кверху дном и байдарка. Поравнявшись с моей стоянкой, лодка взяла ближе к берегу. Вчерашний костер я присыпал слегка песком, а дождь прибил песок, и кострище имело старый вид, так что лодочники не стали причаливать, удовлетворившись разглядыванием с воды. Но, возможно, у них были какие-то свои цели, не знаю. Да вот моя опаска насчет роли поджигателя от этого только усилилась. То, что лодочники что-то или кого-то высматривали, было очевидно.

Дождь не загасил пожаров. Над лесом вставали Змеем Горынычем клубы. Барсучок снова объявился в кустах и сквозь звон выпалил: «Сумасшедший!» Утоление голода и сон не заставили барсучка просто бить свои монетки и не лезть ко мне. Фраза представляется абсурдной! Но ведь так и было. Реплики барсучка зависели от моего самочувствия. И не только его реплики. Где-то поблизости бродили дубравные. Не могу сказать, что я был на сто процентов в этом уверен. Но не отвергал эту возможность. Вообще я пребывал в довольно странном состоянии. Это состояние можно было бы даже назвать творческим. Я словно бы попал в творческое поле, когда все возможно и метафоры из моей головы перетекают вовне. Но я не был хозяином положения, а сам представлялся себе чьей-то метафорой. И управлять своими метафорами не мог. Они являлись внезапно и окружали меня, неясные тени, смех, голоса. Меня обступали тени прошлого. Какие-то дремучие фигуры. Наверное, это и были предки. Чего они от меня хотят, я не мог понять. Они ходили в травах, взмахивали подобием рук, глухо напевали, бормотали или просто смотрели, как я гребу или так лежу в байдарке, причаливаю, развожу костер.

Я решил спускаться. Усталость не проходила. Ночами я плохо спал и предпочитал грести. Ночной Днепр как будто бы протекал совсем в другой стране, среди мягких невысоких, но крутых гор. Такие изображали живописцы Поднебесной, побывавшие в южных провинциях. Земля сорок семь Тао Юаньмина тоже находилась на юге Китая. Иногда мне мерещилось, что туда я и попал.

В пейзаж я влюбился в детстве. А узнав о китайских живописцах, почувствовал к ним сыновнюю привязанность. Хотя стать живописцем никогда не стремился. Просто мне нравилось смотреть на лес или облако. У китайцев был некий безымянный художник, посвятивший всю жизнь одному цветку. Это скорее притча. Но на нее любили ссылаться живописцы Поднебесной. Я чувствовал тайное родство с этим художником. Ведь местность можно представить и в виде цветка: с горой посередине, родниками вместо лепестков…

Скольжение в ночных водах под звездами среди черных берегов было бы увлекательным, если бы не звуковая агрессия искаженного восприятия… Громоздкое определение какое-то. Но как это назвать? Мир обычных звуков – плеска весла, дыхания, птиц – превращался в бесконечную программу какого-то всемирного радио. А если я закрывал глаза, то звуки обрастали и плотью, голоса женщин – пышными телесами, голоса мужчин – мускулистыми или рыхлыми торсами во фраках, пиджаках, мантиях, майках. Меня окружали симфонические оркестры, как будто соревнующиеся друг с другом. Они лихорадочно играли, трясли головами, потом в экстазе начинали подвывать, петь.