Двенадцать цезарей - читать онлайн книгу. Автор: Мэтью Деннисон cтр.№ 52

Для преторианцев пир был идеальной возможностью немедленно расправиться со всеми врагами. Для сената намерение Отона, собравшего вместе самых знатных людей, только чтобы убить их, представляло бы самое позорное вероломство в недавней истории Рима. Для оказавшегося в тяжелейшем затруднении Отона, разрывающегося между двумя полюсами лояльности, это событие стало яркой иллюстрацией истинного баланса сил в отношениях с личной гвардией. Он поспешил вывести сенаторов из дворца через редко используемые двери. Затем, когда солдаты ворвались во дворец, Отону удалось заставить их уйти лишь ценой долгих уговоров, просьб и даже слез, когда не помогло ничто другое.

Как и многое другое в тот год беспорядков и лжеимператоров, это была ночь невиданных унижений. Из-за отсутствия дисциплины едва не был уничтожен сенат, а вместе с ним — авторитет принцепса. Ситуацию спасли слезы Отона — прибежище женщин. Напряжение наверняка заставило императора потерять самообладание и, возможно, вызвало отвращение. Это было зловещее предзнаменование гражданской войны.

Накануне смерти Отон попрощался с близкими. По словам Светония, «брату, племяннику и нескольким друзьям он посоветовал спасаться, кто как может, обнял их всех, поцеловал и отпустил». Плутарх выделяет племянника принцепса — Кокцея, «еще совсем юного», которого Отон намеревался усыновить после победы над Вителлием. Обращаясь к нему, Отон говорит, что «хотел, чтобы в случае победы ты правил вместе с императором, а в случае неудачи не погиб бы с ним вместе». Отон дает последнее наставление: «Одно, мой мальчик, завещаю я тебе напоследок — не забывать до конца, что дядя твой был цезарем, но и не слишком часто об этом вспоминать». ^[205] С одной стороны, это высказывание об умеренности, характеризующее краткое правление императора, с другой — своего рода просьба о прощении. Это было также признание в том, что принципат Отона был лишен легитимности, не был оправдан ни правом благородного происхождения, ни заслугами. Он стал примером приспособленчества, умения извлекать выгоду в любых обстоятельствах. Верховное правление Отона, будучи бесславной, но большой игрой, в свете его поражения кажется слишком непрочным и безосновательным, чтобы послужить причиной кровопролития, которое сам император пытался предотвратить своей смертью.

Отослав Кокцея, Отон удалился в спокойное место, чтобы написать письма. Их было только два. Первое он адресовал своей сестре, стремясь утешить ее горе. Второе направил Стацилии Мессалине — аристократке, третьей жене Нерона, на которой тот женился после смерти Поппеи, и давней любовнице. Кудрявой, белокожей Мессалине, с безгранично смиренным выражением лица (как на бюсте в Капитолийском музее, так и на картине шестнадцатого века мантуанского художника Теодоро Гизи), Отон завещал позаботиться о его останках. Больше того, просил не забывать его, поскольку именно на вдове Нерона, Мессалине, по словам Светония, этот честолюбивый бывший гуляка и муж Поппеи хотел жениться, останься он в живых.

Вместо гордыни, зависти, алчности, гнева и даже похоти (эту слабость он оставил в зрелом возрасте) император Вителлий предавался обжорству и праздности. Этот профессиональный льстец, в чьих венах текла кровь ремесленников, лавочников и неудачников (сапожника, пекаря, доносчика и авантюриста), был «любезным и щедрым, покладистым по характеру». «Были в нем, правда, и простодушие, и широта», — пишет Тацит, и по этому поводу разноречивые источники сходятся во мнении.

По словам Светония, «…больше всего отличался он обжорством и жестокостью», а «наказывать и казнить кого угодно и за что угодно было для него наслаждением». Автор приводит примеры, но не называет имен и почти не сообщает подробностей, поэтому такие свидетельства невозможно проверить. Несмотря на безнравственное предположение, что Вителлий уморил свою мать голодом, чтобы исполнилось мелкое предсказание (даже не прорицание оракула): «власть его лишь тогда будет твердой и долгой, если он переживет своих родителей», — его можно упрекнуть скорее в обжорстве, чем в жестокости, так как существует больше свидетельств в пользу первой слабости. Несомненно, он обладал склонностью к бестактности и грубости высказываний, а также, до известной степени, к жестокости. Его презрительное отношение к скромной гробнице Отона — маленький мавзолей для маленького человека — не вызвало расположения современников и продолжает вызывать неприязнь нынешних читателей. То же самое касается бестактного замечания на поле битвы с Отоном, над которым стоял тошнотворный запах гниющих, непогребенных трупов: «Хорошо пахнет труп врага, а еще лучше — гражданина!» Подобные оплошности, вероятно, занимали его меньше, чем пристрастие, о котором говорит Дион Кассий: роскошь и распущенность. Его бездумность приняла форму расточительности, неосмотрительной в условиях опустошения римской казны после года гражданской войны.

По причинам, которые не дошли до нас, Вителлий был первым римским императором, отклонившим награждение сенатом титулом цезаря и «Августа». (Его отказ распространялся только на титулы и не затрагивал полноты власти. В действительности почти одновременно этот обрюзгший чревоугодник присвоил себе бессрочное консульство. Отказ от титулов был не больше чем данью созданной Августом системе.) Называя себя «императором», он по общей просьбе с готовностью принял титул «Германик», ранее присуждаемый сенатом. Им его наградила армия, сделавшая Вителлия верховным правителем, — легионы Верхней и Нижней Германии.

Несмотря на то что Вителлия последовательно порочила пропаганда Флавиев, он не пользовался особым расположением среди злодеев императорского Рима. Виной тому была его праздность. Тацит утверждает, что «принцепс радовался тому, что может наслаждаться, пока есть время, о будущем старался не думать». ^[206] Это была безобидная черта, если не считать того, что она принадлежала правителю самой могущественной империи мира в период опасности и неуверенности, для которой необходим был второй Август или, по крайней мере, хладнокровный бюрократ типа Тиберия. По словам Тацита, «дело заключалось не только в его природной глупости и слабости» ^[207], политической умеренности и абсолютном невежестве в военных делах — особенностях, удивительно напоминавших об Отоне. Более всего Вителлию мешал недостаток, который Светоний называет «бездонной глоткой»: он усердно набивал живот, вместо того чтобы восстанавливать римскую казну, армейскую дисциплину и моральное состояние сената, а вдобавок не слишком старался создать широкую политическую основу для своего правления. Дион Кассий утверждает, что он осушил казну на 900 миллионов сестерциев — непомерно большая сумма в период народных волнений, целиком потраченная на пиры. (Серебряное блюдо, настолько огромное, что для его изготовления понадобилось возводить особую печь на открытом воздухе, по некоторым сообщениям, стоило миллион сестерциев.)

По римским стандартам, Вителлий был высоким человеком. Это было его единственным выдающимся качеством. Он имел красное от постоянного пьянства лицо, на теле выпирал, словно нарост, выпуклый живот. Вителлий страдал хромотой, но не из-за чрезмерной полноты, а вследствие травмы бедра, полученной в состязании колесниц с императором Гаем. Трудно распознать в круглом безразличном лице его портрета восхитительного мальчика, который так прельщал и восхищал стареющего Тиберия, что всю жизнь сохранил позорное прозвище Спинтрия ^[208], которое говорит само за себя. У Вителлия не могло быть счастливой юности, поскольку она была «запятнана всеми пороками», говоря словами Светония. Вероятно, ответственность за это лежит на его честолюбивом отце: несомненно, Вителлий Старший, по имени Луций, получил наибольшую выгоду от пребывания сына на Капри. (Луций Вителлий три раза был консулом при Клавдии, с которым, как и отец Отона, был тесно связан. Близость императора и сенатора была такова, что именно он вместе с Нарциссом сопровождал Клавдия при возвращении в Рим после получения новостей о «браке» Мессалины и Силия.) Дион Кассий отбрасывает семимесячный принципат Вителлия, говоря, что «все его правление было не чем иным, как чередой попоек и кутежей». ^[209] Это является отголоском упрека Тацита относительно бездумности жизни императора, подразумевающим также некий эскапизм, который римляне, свергнув Нерона, сочли недостойным принцепса. Не следует удивляться, что, проведя юность подобным образом, Вителлий предпочел предаться другим удовольствиям, а то, что он делал это в ущерб эффективности и дальновидности правления, явилось предзнаменованием провала.