33. В плену темноты - читать онлайн книгу. Автор: Гектор Тобар cтр.№ 74

Впрочем, ради праздника горнякам должны были передать эмпанадас ^[59] и бифштекс, в качестве некоего подобия и предвкушения пира, который будет ждать их на поверхности. Сами же они по такому случаю написали поздравительное стихотворение президенту. «Но даже из-за этого Перри и Эдисон едва не подрались, поскольку у обоих были об этой поэме разные представления, – записал 16 сентября в своем дневнике Виктор Сеговия. – А потом на ноги вскочил Замора и разговор получился очень напряженным, на повышенных тонах, и из-за чего? Из-за стихов к двухсотлетнему юбилею страны. Ха-ха. Очень смешно».

Но обида и раздражение быстро улеглись, поскольку приготовления к юбилею совпали с превосходными новостями, полученными с поверхности: вторая стадия «плана Б» близилась к завершению. Утром 17 сентября к ним пробился бур, и теперь попавших в подземный капкан горняков и поверхность связывала сорокатрехсантиметровая скважина. Как только ее удастся расширить до семидесяти сантиметров, шахтеры окажутся на свободе. Если все пойдет хорошо, это случится уже через несколько недель. «Дела сдвинулись с мертвой точки и набрали хороший темп, что не может нас не радовать», – записал в своем дневнике Виктор Сеговия. На следующее утро, в День независимости, большинство мужчин подстриглись, приняли душ и переоделись в чистое, «как если бы мы были заключенными и в тюрьме наступил день свидания с родственниками».

А в большом мире праздничные мероприятия сопровождались бесконечным калейдоскопом их фотографий. Во время светового шоу на фронтон дворца Ла-Монеда в Сантьяго была спроецирована знаменитая двухэтажная надпись «Estamos bien en el Refugio» ^[60]. На руднике же шахтеры ели свои эмпанадас, запивая их кока-колой. Они подняли флаг, вновь спели национальный гимн и посмотрели, как Марио Сепульведа исполнил традиционный танец самакуэка, который был записан на пленку и показан всему Чили.

Единственный, кто предпочел не принимать участия в торжествах, стал Франклин Лобос, руководствовавшийся благой целью – «…избежать проблем с парнями, с которыми он в последнее время не ладил», как записал в своем дневнике Виктор. Среди шахтеров росло недовольство своим заточением, и в груди у Франклина поселился особо опасный зверь, который не прекращал рычать и бросаться на окружающих с самого момента обрушения. «Я всегда пребывал в дурном настроении, даже мои друзья подтвердят», – говорил он. Но чего большинство его товарищей не знали, так это того, что под свирепой наружностью душа Франклина с каждым днем становилась все мягче, и он поверил, что научился видеть и принимать себя таким, каков он есть на самом деле.

* * *

До того как тридцать три шахтера, запертых на руднике «Сан-Хосе», обрели всемирную известность, только один из них уже изведал горький вкус славы. Карьера футбольной звезды неизменно манит молодых людей даже (или особенно) в таких провинциальных городках, как Копьяпо. Франклин Лобос снискал на этой стезе достаточно популярности, чтобы обзавестись прозвищем, причем не простым, а взрывоопасно воинственным и мужественным, – его прозвали Магической Пушкой за фантастическую способность поражать ворота противника со штрафных ударов. В начале 1980-х его даже пригласили в ряды национальной сборной Чили, где он получил право надеть красный свитер. Примерно в это же время он женился и обзавелся детьми, но никогда не чурался и не отказывал себе в женском обществе. Mujeres, mujeres, mujeres ^[61], говаривал он, вспоминая эти годы. Если ему приходила блажь прогуляться в нижнюю часть Копьяпо и купить себе выпивку, ему просто не давали этого сделать: «Франклин, пожалуйста, за наш счет! Позволь нам поставить стаканчик самому Магической Пушке!»

После того как ему исполнилось тридцать, карьера пошла на спад; впрочем, он протянул аж до тридцати девяти, то есть гораздо дольше многих футболистов: «Сначала у вас полно друзей, которые покупают вам все подряд, а потом – раз! – и нет никого. То вас окружают женщины, ловя каждое ваше слово и жест, – а потом они уходят к другому». Вслед за карьерой под откос пошел и брак. Он заставлял жену страдать от приступов хандры, дурного настроения и своих бесконечных измен, так что в качестве жеста доброй воли – и сострадания – развелся с ней по-настоящему, «с бумагами и всем прочим».

Магическая Пушка работал водителем такси и грузовика, а в возрасте пятидесяти двух лет оказался на исключительно опасном руднике «Сан-Хосе», чтобы помочь оплатить учебу дочери в колледже, той самой Каролине, чьи слезы у входа на шахту заставили прослезиться министра горнодобывающей промышленности, причем на людях. И теперь Каролина жила в лагере «Эсперанса» вместе со своей матерью, его бывшей женой Коралией. Сколько горя он ей причинил, а Коралия тем не менее приехала в истерзанный ветрами лагерь, приехала ради их взрослых детей и ради него, Франклина. Писала ли она ему любовные письма? Нет, она в этом смысле всегда была очень сдержанной. Она не хотела демонстрировать свои чувства. «Она просто говорила мне, чтобы я был осторожен, в таком вот духе», – но уже одно ее присутствие, та ежедневная вахта, которую она несла ради своего неверного, но сейчас угодившего в большую беду бывшего мужа, – сама по себе любовная поэма, причем не из последних. Ну и, наконец, племянники начали лоббистскую кампанию в ее пользу, канюча: дядя Франклин, тетя Коралия каждый день бывает здесь! Она очень беспокоится о тебе. И вот Франклин Лобос, Магическая Пушка, стал рассматривать возможность, которая показалась бы ему немыслимой 5 августа, когда он пришел на работу: помириться и начать жить со своей бывшей женой.

Франклин обдумывал возврат к прежней более простой и незнаменитой версии самого себя: он вновь станет частью супружеской пары и заживет с матерью своих детей. Размышляя о несомненной добродетели подобной личной трансформации и пользе смирения, он одновременно видел вокруг себя и работяг, надувающих щеки от собственной важности и предвкушения почестей, которые ждут их наверху. Собираясь на подземное празднование Дня независимости, они даже напялили на себя красные свитера. По мнению Франклина, его товарищи невероятно глупы, если думают о себе как о национальных героях, когда все, что они совершили, – вляпались в неприятности и попали под обвал в дыре, в которой за гроши вкалывали лишь те, кому больше некуда было податься. Они стали знаменитыми, да, но это головокружительное ощущение собственной значимости, которое дарит вам слава, проходит быстрее, чем можно себе представить.

Франклин попытался было открыть глаза товарищам-шахтерам, но не преуспел, поскольку ему недоставало искренности: он-то знал, что научиться здесь можно только на собственном опыте. Вместо этого он наблюдал, как одержимость его спутников собственным величием в глазах всего мира обнажала их душевную мелочность и даже убогость. Я куплю себе «камаро». Меня просит дать интервью итальянское телевидение. Мой родной город хочет наградить меня медалью! Франклин был особенно зол на Рауля Бустоса, выходца из Талькахуано, за то, что тот никак не желал оставить в покое Марио Сепульведу и безжалостно высмеивал его за то, что тот сдуру объявил себя «единоличным и абсолютным лидером». Франклин полагал, что это собственное тщеславие Рауля повинно во вражде, вспыхнувшей между теми, кто живет на отметке 105, и теми, кто остался в Убежище, и ради того, чтобы не видеть Рауля (среди прочих), он и решил пропустить церемонию празднования. Но там, наверху, взрослая дочь Франклина, Каролина, как нарочно, подружилась с женой Рауля, Каролой. В письме к отцу она поведала о своей новой подружке и о том, как они подолгу разговаривают каждый день и поддерживают друг друга.