Европа перед катастрофой. 1890-1914 - читать онлайн книгу. Автор: Барбара Такман cтр.№ 85

Страница

В некотором смысле Хенли был Стедом консерваторов, хотя ему недоставало стихийности и социального сознания Стеда. Ни один тевтонский оммаж высшей расе не может сравниться c панегириком Хенли «Англии, моей Англии», чья «покрытая броней рука» направляет судьбы смиренных, чье «могучее племя» не имеет себе равных в мире и чьи корабли «приводят в восторг буйное древнее море»:

Это безумный патриотизм настроения души, а не человека. В таком же духе Альберт Беверидж наставлял американцев: «Мы нация завоевателей… Мы должны повиноваться зову нашей крови».

Подобные сантименты могли быть косвенным последствием самого судьбоносного после Колумба кругосветного вояжа Чарльза Дарвина на борту «Бигля». Изыскания Дарвина в «Происхождении видов», если применить их к человеческому сообществу, создают философский базис для теории о том, что воинственность – врожденное природное качество человека, как и любого живого существа. В войне выживает более сильная и совершенная раса, способствуя прогрессу цивилизации. Германские мыслители, историки, политики, военные теоретики, используя примеры выносливости мулов и свирепости бульдогов, превратили теорию в национальную догму. Хьюстон Стюарт Чемберлен, зять Вагнера, изложил свои расовые аргументы в труде Foundations of the Nineteenth Century («Основы XIX века»), изданном на немецком языке и доказывавшем, что арийцы превосходят других людей силой духа и тела и наделены правом управлять всем миром. Трейчке, со своей стороны, утверждал, что война, очищая и объединяя великий народ, является истинным источником патриотизма. Она служит и средством оздоровления нации, придания ей новых сил. Мир вызывает стагнацию, упадок общества, и упования на мир не только нереалистичны, но и аморальны. Война как средство облагораживания нации, по словам генералов фон дер Гольца и Бернгарди, есть насущная необходимость. Более благородная, сильная и совершенная раса не только имеет право, но и должна управлять неполноценными народами, которыми оказывалось, по германским понятиям, все остальное население мира. Другие теоретики могли иметь в виду колонии. Дарвинизм стал «бременем Белого Человека». Империализм нуждался в моральном императиве.

Идеи Дарвина вдохновили и капитана Мэхэна. «Честное противоборство» между нациями – «естественная закономерность прогресса», писал он в одной из статей в 1897–1899 годах, указывая американцам их предназначение. Эта статья называлась «Моральный аспект войны». В другой статье – «Взгляд на XX век» – он заявлял, что «нет ничего более опасного для нашей расы», чем современная тенденция не признавать в военной профессии – в войне – источник «героического идеала». В частном письме он утверждал: «Плохо, если цивилизованные нации перестанут готовиться к войне, а обратятся к средствам арбитража»⁴⁰. Он был убежден в том, что великие дела в судьбе наций вершатся силой и войнами, а другие формы, как арбитраж, создают лишь иллюзии. Если подменить армии и флоты арбитражем, то европейская цивилизация не выживет, лишившись бойцовского духа и энергии. Все же Мэхэн верил в возможность совершенствования сознания человека в XX веке. Он говорил о позитивной роли силы с позиции веры в прогресс. Характер миропонимания Мэхэна нашел отражение на фотографии, где он представлен с женой и двумя взрослыми дочерьми. Мы видим четыре пары неподвижных глаз, смотрящих прямо в камеру; четыре прямых, как кили, носа; четыре твердо сжатых рта; строгие блузки, застегнутые на все пуговицы до самой шеи; шляпки на высоких копнах зачесанных вверх волос; все лица выражают непоколебимую уверенность в «несомненности определенных данностей»⁴¹. Такие типажи вскоре исчезли так же, как и Рибблсдейл.

Необходимость борьбы провозглашалась многими деятелями: Анри Бергсоном в теории élan vital ^[94], Бернардом Шоу – в концепции «жизненной силы», в магическом тарараме Ницше, вскоре заворожившем всю Европу. Ницше признавал ослабевающую роль религии в жизни людей, сформулировав свой вызов двумя словами «Бог умер». Взамен он предложил «сверхчеловека», но простому гражданину понятнее был «патриот». Вера в Бога улетучивалась под натиском науки, и любовь к родине начинала заполнять пустоты, образовывавшиеся в душах людей. Национализм набирал ту силу, которой раньше обладала религия. Если прежде человек мог пойти в бой за веру, то теперь он был готов отдать свою жизнь за отечество. Тема военного конфликта стала интересовать и поэтов. Йейтс, живший в 1895 году в Париже, однажды утром проснулся от жуткого видения ⁴²:

В том же году нечто подобное испытал и А. Э. Хаусмен:

Местом проведения конференции была избрана Гаага, столица небольшой нейтральной страны, а ее открытие назначили на 18 мая 1899 года. Уже предварительные приготовления разбередили прежние подозрения и раздоры, обострили новые разногласия. Только что закончили воевать Китай и Япония, Турция и Греция, Испания и Соединенные Штаты, но в любой момент могла начаться война Британии с Трансваалем. Голландия, принимающая сторона, поддерживавшая в то же время буров, чуть не сорвала конференцию, потребовав приглашений для Трансвааля и Оранжевого свободного государства. Турция возразила против участия Болгарии, а Италия пригрозила игнорировать ее, если участие Ватикана предполагает признание его как светской державы. Германия незамедлительно заподозрила, что Италия намеревается выйти из Тройственного союза, и пригрозила бойкотировать конференцию, если в ней не будет участвовать какая-либо из великих держав. Все эти проблемы были улажены, и правительства начали формировать делегации.

Подбор делегатов затруднялся неопределенностью главной проблемы: одних интересовало мирное разрешение конфликтов, других – методы ведения войны. Хотя арбитраж не упоминался в царском манифесте, о нем говорилось в циркулярной ноте Муравьева, и для общественности он сразу же стал самой популярной темой. Организация «Бостон пис крусейд»⁴³ в продолжение марта и апреля каждую неделю устраивала митинги, требуя, чтобы Соединенные Штаты добивались создания «постоянного трибунала XX века». Конгресс перессорился из-за разногласий по поводу мирного договора с Испанией, и Мак-Кинли предлагали назначить уполномоченным ректора Гарвардского университета Элиота ⁴⁴, полагая, что это поможет охладить антиимпериалистические настроения. Но Элиот казался Мак-Кинли человеком трудно управляемым, и президент предпочел Эндрю Уайта, бывшего ректора Корнелльского университета, теперь посла в Берлине. Бывший профессор истории, ставший дипломатом, отличался трудолюбием, возвышенными помыслами и доверчивостью. В Гааге он вскоре подружился с герцогом Тетуаном, делегатом недавнего врага, Испании, разделяя с ним «увлеченность церковной архитектурой и органной музыкой». Помимо Уайта, делегатом на конференцию был также назначен капитан Мэхэн, которому надлежало отстаивать американские интересы и проявлять твердость убеждений и непреклонность. Появление его имени в списке делегатов вконец расстроило немцев и усугубило их неприязненное отношение к конференции. «Наш злейший и опаснейший враг»⁴⁵, – заметил мрачно кайзер.

Страница